Земля-2070

В какой-то момент большая часть стран на планете отказалась от участия в региональных и глобальных сообществах, содружествах и блоках. Обособленность была продиктована несколькими факторами, среди которых несогласие с политикой давления и уравнивания стран-лидеров, увеличение социо-экономической пропасти вразрез с декларируемыми выгодами сотрудничества в рамках блоков, ощущение поглощения и потери национальной самоидентификации и, как следствие, рост национализма и пр.

Преимуществом стала возможность диктовать свои условия в результате пересмотра торговых соглашений: страны-«отщепенцы» («изгои»), «непримкнувшие» – как их только не именовали – вернули себе свои национальные валюты либо создали новые, а заодно брендировали по новой свои национальные интересы для внутренней и внешней аудитории. Теперь все желающие торговать с этими странами должны были принять их валюты и условия конвертации. Эра доллара, евро и руаня канула в Лету.

История человечества шагнула на тысячелетия назад. Даже в немногочисленных сообществах и содружества, продиктованных общим пониманием стратегии выживания в новом мире, не было единства. Это играло на руку отщепенцам, позволяя им с большей уверенностью диктовать свои условия.

Дорога в Третью мировую была проложена.

Таковой оказалась ситуация на Земле в 2070 году.

Бессмертность

Умирающих стариков увозили в больницу. Никто и никогда их больше не видел. Они не попадали в морг. Не числились в списках пропавших без вести.

По истечении суток они выходили из больницы на своих ногах, значительно помолодевшими и счастливыми.

Понятие "смертность" исчезло из статистического лексикона. Больше на этой планете никто не умирал.

Бестел. Люди-сознания

На одной планете, в результате успешного генетического эксперимента, люди решили отказаться от тел. И обеспечить бессмертие души и разума, которых они называли «сознанием», не разделяя их.

Рационал эксперимента заключался в том, что тела стареют и умирают, и ограничивают сознание своими естественными физическими ограничениями. Кроме того, так было покончено с неравенством (а посему – и с дискриминацией), имевшим, в первую очередь, внешние физические признаки – рост, вес, пол, цвет кожи и пр.

Подобное решение обеспечило целостность природы, запасов энергии, полезных ископаемых. 

В отличие от тела, сознание не занимало места, ему не требовалась пища, одежда, жильё, транспорт, место работы, зарплаты, налоги, банки, магазины, кладбища, законы и прочая атрибутика человеческой жизни и общественного устройства. Вся система человеческой жизни стала проще – если можно было назвать сознание человеком. При этом сознание не могло стать объектом охоты диких животных, заболеть, пострадать от катаклизмов, подвергнуться какому-либо внешнему физическому воздействию. Люди превратились в богов, существовавших подобно описанию древних священных книг: «… и дуновение Божье витает над водами».

Тут же отпал вопрос о необходимости религий, так как равенство было непоколебимым – каждое сознание было свободно делать (думать), о чём захочет, как захочет и когда захочет. Вопрос подобия «по образу и духу» также потерял актуальность – так как люди стали богами, а в Боге потребность исчезла.

Люди-сознания стали богами ещё и потому, что обрели вечную жизнь. Общение на межсознательном уровне привело, со временем, к созданию коллективного разума – некой системы высшего интеллекта, который стал центром сознания и неким руководящим органом. 

Он обладал не только интеллектом, но и служил колоссальным источником энергии, так как по законам физики (которых этот эксперимент поставил с ног на голову), энергия разума, лишившегося тела, не исчезла, но лишь трансформировалась. А совокупная энергия миллиардов сознаний позволяла им создавать новые формы жизни. Причём, сутью создания этих форм было разно- и многообразие форм жизни – флоры и фауны. Ведь человеческому сознанию, пусть бестелому, было свойственно создавать многообразие форм, наполненных содержанием.

В результате, на этой планете не было катаклизмов, в которых был повинен человеческий фактор, не было смертей, равно как и перенаселения – так как больше никто не рождался. Не было и переселения душ – ибо некуда, да и незачем было переселяться.

В результате эксперимента у новой формы жизни отпала потребность в инстинкте самосохранения. Ведь покушаться на душу без тела – кажется абсурдом. Да и какому живому существу под силу нейтрализовать или обезвредить человека-невидимку. Разве что, это существо умеет читать мысли. Кстати, именно таким образом – посредством чтения мыслей – общались и сообщались сознания.

Потеря тела облегчила людям-сознаниям возможность путешествовать не только на своей планете, но и совершать межпланетные, межгалактические и межвселенные передвижения. Такая возможность упростила открытие новых миров, ознакомление и общение с новыми формами жизни. Ведь во всей Вселенной уже давно существовали бестелые сознания. А те, которые имели и физическую форму, умели общаться на межсознательном уровне.

Миры и галактики стали глобальными. Сознания собирали впечатления и опыт межпланетных экскурсий и экспедиций, которые заносились ими в высший интеллект.

Казалось, что эта форма бытия длилась вечно, ведь опыт предыдущих поколений аккумулировался и передавался людям-сознаниям. Практически замкнулся цикл мироздания. Казалось, что у него не было начала и конца – лишь циркулирующая по кругу информация и энергия. Казалось, что так будет вечно.

Продолжение следует…

Мелодия

Была глубокая ночь. Композитор не спал, это были муки творчества. Неожиданно Она ворвалась в его жизнь – в темпе вальса. Она была красива и грациозна, Её голос звучал мелодично.

Они воспарили и очутились на опушке Венского леса. Будто попали в сказку. Это были «Сказки Венского леса». Запахло абсентом, от которого началось лёгкое и приятное головокружение.

Постепенно оркестр во главе с Иоганном Штраусом стал плавно растворяться, хотя в воздухе ещё звучал его сказочный вальс.

Их ночное музыкальное путешествие продолжалось. Жаркий и влажный воздух Буэнос-Айреса пьянил «Мальбеком». Казалось, что танго звучало отовсюду – от питейных заведений и до танцевальных студий и концертных залов.

Скрипка изливала душу,
Ноги вели диалог,
Танго рвалось наружу
Сквозь стены и потолок.

Двое сплелись как свечи,
Коих растаял воск,
Обнажённые женские плечи,
И чёрного фрака лоск.

Страсть овладела сценой,
Зал в экстазе стонал,
Пара неслась по Вселенной,
Зал рукоплескал.

Аплодисменты зала начали таять в воздухе, как и сам зал. Они очутились в Новом Орлеане, где вовсю гремел джаз. Джаз пах ржаным виски. Казалось, что потные негры-джазмены были заводными. Джазу не было конца и края.

Сумерки сменились рассветом. Они были пьяны от музыки и алкоголя. Усталость давала о себе знать под звуки блюза. Неожиданно пара очутилась в той же комнате, из которой и начала свой полёт.

Ей хотелось спать, а Ему творить. Но пока Она спала, у него ничего не выходило. Муки творчества затянулись. Он начал засыпать как раз в тот момент, когда в Его голове зародилась новая мелодия.

Она проснулась, когда Он уже погрузился в глубокий сон. Европа и обе Америки бурлили в его голове мелодиями, пропитанными алкоголем.

Ей захотелось шампанского, шоколада и клубники. А в Его скромной обители было – хоть шаром покати. Она тихо встала с постели и собиралась уже покинуть Его дом. Вспомнив ночной круиз, красавица улыбнулась и решила оставить своему ночному партнёру подарок. Скромный. Это были всего лишь 7 волшебных нот. Это были целые 7 волшебных нот.

Она исчезла из его дома. Покинула Его город. Но везде, где Она появлялась, мелодично звучала музыка – вальсы, танго, джаз, блюз, рок-н-ролл… Это звучала Она сама – Мелодия.

Проснувшись, Композитор увидел, вернее – услышал подарок Мелодии. И начал писать и играть. Он браковал свежие записи, перечёркивал и выбрасывал испещрённые нотами листы бумаги и тут же выстраивал новые композиции. И снова играл. И лишь когда к вечеру в Его работе воцарилась гармония, дом снова наполнился Мелодией. 

Она вернулась с бутылкой шампанского, свежей клубникой и горьким шоколадом. На Её лице сияла озорная улыбка, которая указывала на то, что в её хорошенькой головке родилась новая музыкальная авантюра. Мелодичным голосом, будто запев, Мелодия спросила: «Полетаем ещё?».

Быть женщиной

За первый день работы в баре я удостоился похабных взглядов и мыслей (благо, я могу их читать) со стороны посетителей и персонала, окликов, насмешек, улюлюканья, недвусмысленных намёков, шлепка и поглаживания по заду, прикасаний к груди и другим частям тела, ощупывания и насильственных поцелуев пьяных завсегдатаев. При этом я бы не назвал мой внешний вид и наряд вызывающими или провоцирующими. Да и публика здесь не ахти – работяги, мелкие торговцы, полицейские (в нерабочее время), мелкие наркодилеры и уличная шантрапа.

Всё это было гадко и противно. Меня пугала уже сама мысль, что это лишь начало. Что и сама дорога на работу и возвращение домой на каблуках и в макияже – это мука. Но не из-за каблуков и макияжа, а из-за реакции на них. Из-за гадкого, беспардонного, нахального и наглого отношения мужчин. Которые то и дело жмут на клаксон и отпускают в мой адрес сексистские выражения, грубости, матерные слова. Что ждёт меня в дальнейшем? Ведь мне так нужна эта работа!

Но я вынужден не только терпеть все эти оскорбления и издевательства, но и записывать, всё произошедшее за день подобно провинившийся школьник, который обязан написать на классной доске 1000 раз фразу «Я больше так не буду».

P.S. Шёл 25-й из ста дней пребывания в женском теле в качестве наказания, заменившего смерть милостью суда Божьего.

P.P.S. Тяжело быть женщиной. Почувствовал на собственнойм шкуре опыте.

P.P.P.S. Клянусь, больше никогда и ничем, ни поступком, ни действием, ни мыслью не обижать женщин!

Привычки и грехи

Как-то собрались вместе все привычки человека и решили уйти от него. И лишь Лень осталась. Ей было лень что-либо делать. И остаться было меньшим из зол.

Оставшись, она присоединилась к грехам человека.

Человек долгое время не грешил, и это вошло у него в привычку. Привычки покинули его ранее, пришёл черёд грехов уходить. И они ушли. Все до единого. За исключением Лени. Грех ей – уходить!

Бывшая привычкой и ставшая грехом Лень, вошла в привычку человека грешить.

А наутро Вы умерли

А наутро Вы умерли. Вы знаете, так бывает: ночью, все в доме ложатся спать, утром все встают, а Вы – нет. Вас уже нет. Есть только тело. Ваше. Это и Вы, и не совсем Вы. И начинается плач, и начинаются причитания, и суета. Им ещё не всё равно, а Вам, однозначно, всё это не то, что безразлично. Вам это никак. У Вас уже нет позиции ни по одному жизненному вопросу. У Вас только одна позиция – лёжа. И это пока не решат, что с Вами делать.

Впервые в жизни Вы ничего не решаете. Решают за Вас. Это и хорошо, и плохо. Но, что больше – сказать трудно. Если всю жизнь Вы принимали все решения самостоятельно, Вам может не понравиться, какой за Вас составят некролог. Если, конечно, при жизни, Вы не составили его сами. Вам могут не понравиться Ваши похороны. Если, конечно, Вы не оставили чётких распоряжений на этот счёт.

То же касается и дележа наследства. Если Вы оставили завещание, то всё, по идее, должно идти в соответствии с ним. А если Вы его таки и не удосужились написать? Тогда начнётся чехарда и свистопляска. И если есть, что делить, возможно, ещё чья-либо жизнь пойдёт под откос.

Но это Вас уже не касается. Как и то, что я сижу здесь сейчас рядом с Вами и пишу историю Вашей смерти. Историю Вашей жизни никто так и не написал. И не напишет. А если и напишет, то Вам уже всё равно. Вернее, Вам это уже никак. Как и то, что в Вашей постели уже спит другой. Да и постель уже не та и не там. Ведь после Вашей смерти Ваша семья продала дом, купленный Вами, и переехала в другой.

Ваша жена сразу же невзлюбила этот дом, но вынуждена была смириться с Вашим выбором, с Вашим решением. И вот теперь она вольна решать сама, и её распирает это чувство свободы. И даже гордости. Вот, мол, я теперь сама решаю.

Кстати, Вашей любовнице этот дом тоже не нравился. Не потому, что он сам по себе был плох. Она всё никак не могла дождаться, когда станет его хозяйкой. Она ведь ждала не Вашей смерти, а смерти Вашей жены. Но всё вышло иначе.

Теперь у неё нет ни Вас, ни дома. Ни Вашего, ни своего. Она и так бы не пришла на Ваши похороны, а теперь и подавно.

Дети. Ваши дети. Хм... Видела я их несколько раз. Ничего особенного я Вам сказать за них не могу. Они даже и вовсе на Вас не похожи. Не мне судить, конечно, но, по-моему, они совсем не Ваши. Может, именно поэтому они предались не скорби, а веселью. И не где-нибудь, а в Вашем винном погребе, где хранится коллекция редких вин. Вы всегда запрещали что-либо брать оттуда – будто собирались забрать её с собой туда, откуда пока никто не прислал ни письмо, ни телеграмму. Вот они и радуются. Упиваются. Буквально.

Нельзя сказать, что Ваша смерть никому не принесла облегченья. Например, Вашему адвокату. Которому Вы то и дело подсовывали идеи и давали задания – засудить, отсудить и пр. Нет, не то, чтобы он был совсем против. Ведь Вы платили ему гонорар. Но он не очень любил склочничать. Зато очень любил спать с Вашей женой. Помните, выше я писала, что другой уже спит в Вашей постели. И что дети не похожи на Вас. Ну, так вот. Не то чтобы он любил Вашу жену... Он любил Ваш дом. И Ваш винный погреб. Любил спать с Вашей женой (повторяюсь). Именно тогда, когда Вы спали с любовницей – женой адвоката. Которая, как и её муж, вожделела Ваш дом. 

Кстати, перед тем как Ваши дети успели окончательно опустошить Ваш винный погреб, пока они валялись там пьяными, он таки успел умыкнуть оттуда бочонок Бургундского, урожая 1825. Да, тот самый – гордость Вашей коллекции. Когда-то Вы проспорили его ему, но так и не отдали. С тех пор у него на Вас зуб.

Кстати, я Вас ещё не утомила своим повествованием? Кажется, я немного погорячилась, сказав, что никто не напишет историю Вашей жизни. Ведь только что я сама её написала. Просто она показалась мне скучной. Да и наняли меня, чтобы написать о Вашей смерти. Впрочем, скучной была Ваша жизнь или нет – не мне судить. Кто я – скромная писака.

Но я точно знаю одно: нет смерти без жизни. Кто не жил, не может умереть. И если жизнь была скучной, смерть может быть интересной. Ведь никто толком не знает, что там, дальше. Никто ещё не прислал оттуда ни письмо, ни телеграмму.