Он всегда и всё записывал. Вёл учёт каждому слову и
поступку, вдоху и выдоху всех знакомых и близких. У него скопились тонны
записей, которые он, непонятно зачем, хранил «для истории». С появлением
звукозаписывающих устройств, он записывал ещё больше, его дом стал хранилищем
не только тонн исписанных листков бумаги, картона, полей газетных страниц, но и
тысяч фотографий, пластинок, а затем – бобин и кассет, киноплёнок.
В эпоху видео его хранилище пополнилось многими
тысячами видеокассет.
В эру цифрового аудио и видео к его гигантской
коллекции прибавились тысячи CD
и
дисков с видеозаписями. В дополнение ко всему, компьютеризация, захлестнувшая и
его, и без того насыщенную и перенасыщенную информацией жизнь, заполнила его
дом тысячами жёстких дисков разного объёма. А затем и флешками и прочими
носителями информации.
Фиксирование, документирование, запись и хранение
любой информации со временем переросло из хобби в маниакальную страсть и
наркотическую зависимость. Он ездил по миру, но не смотрел на красоты разных
стран, просто продолжал фиксировать их. Запечатлеть их непонятно для чего было
важнее, нежели насладиться ими.
Жизнь шла своим чередом. Мужчина взрослел. Ему не
была чужда романтика, он влюблялся. Казалось, что даже шёл на измену своей
маниакальной любви к сбору и хранению информации.
Но го поведение доходило до абсурда, когда, придя на
свидание с девушкой, он сидел и протоколировал каждое сказанное ею слово,
сделанное движение, вздох, улыбку и пр. Это выводило из себя всех,
знакомившихся с ним девушек, которые чувствовали, будто находятся на приёме у
врача. Будто их рассматривают через увеличительное стекло. Они понимали, что он
слушает, но не слышит их. Смотрит на них, но не видит их. И все они бросали
его. А он, хоть и грустил, упивался собранной информацией. Самое интересное,
что он так и не понял, зачем собирал всё, накопленное годами, информационное
имущество, но это не особенно беспокоило его. Видимо, он не собирался
анализировать и обрабатывать нажитое. Лишь собирать. Копить. С маниакальной страстью
и диким рвением.
Его не пугало, что в доме становилось всё меньше
места, всё больше информации. Он не спал ночами, боясь пропустить что-нибудь
важное. Он был обязан запечатлеть всё, что было доступно.
Жизнь не стояла на месте, и наш собиратель информации
старел. В какой-то момент он оглянулся назад, и увидел всю свою жизнь – на
бумаге, на пленках, дисках и прочих носителях. Это была не только его жизнь,
ведь он коллекционировал чужие: слова, улыбки, слёзы, горе, радость, счастье.
Рождение, смерть. Отношения, любовь. Рассматривая всё это несметное количество
информации, он не нашёл в ней лишь одного – своей жизни. Своего счастья. Своей
любви. Всего этого у него не было, да и быть не могло. Ведь он не стремился ко
всему тому, ради чего живут все люди в его мире.
Однажды с ним случился удар. И он умер. Дом остался
без присмотра, чем в ту же ночь воспользовались грабители, которые следили за
большими и многочисленными упаковками новейших носителей и хранителей
информации, которые каждый день туда доставляли курьеры. Из дома вынесли всё
то, что представляло собой ценность – электронные и цифровые носители
информации. Их содержимое не интересовало воров.
Прибывшие на место преступления полицейские сначала
предположили, что он стал жертвой грабителей. Они фотографировали всё, в том
числе и лицо покойника.
Когда полицейский эксперт рассматривал фотографии
покойного, он пришёл в ужас: он не только не нашёл в его глазах изображения
грабителей (на что так надеялись полицейские). Его глаза были пусты. Они не
изображали никаких эмоций: в них не было следов страдания от боли, не было
признаков усталости. Они не улыбались. Они были пусты, как и его жизнь, которую
он прожил, но не жил ею.
