Интервью с феей

Что вы знаете о феях? Они маленькие? Порхают между цветами? У них есть волшебные палочки? Они курируют какие-то сферы жизни людей?

Конечно же, вы не верите в фей. Вижу это по вашим лицам. Ваше дело. Но уверен: не верите вы в них лишь потому, что никогда не встречали. А значит, многое упустили в своей жизни. Возможно, самое важное. Мне же посчастливилось – я встретил фею и даже взял у неё интервью. Читайте, размышляйте. Хотите – верьте, хотите – нет. Я пишу лишь о том, что случилось со мной, когда я встретил фею.

Тёплыми июньскими днями я люблю сидеть в городском парке. На аллее под раскидистым дубом, дарящим прохладу своей листвой, стоит моя любимая скамейка. Она постарела, как и дуб, за ней, и много раз была покрашена, о чём свидетельствует шелушащаяся краска, осыпающаяся разноцветной пылью. Каждый раз, вставая, я отряхиваю эту радужную пыль с потёртых джинсов.

Однажды, стряхивая пыль, я услышал рядом с собой: «Апчхи!» Повернувшись, я увидел девочку в нарядном розовом платье. На ней были лакированные туфельки, а на голове – диадема, сверкающая всеми цветами радуги. В руках у неё была палочка, обёрнутая серебристой фольгой с сияющей золотой звездой на конце. Вокруг девочки струился запах лесных ягод и чайных роз, сдобренный летним солнцем. Милая девочка с золотистыми кудряшками чихнула ещё раз и заулыбалась. Я быстро выпалил: «Будь здорова!» – в то время как мысли пытались найти ответ на главный вопрос: «Что эта милая девочка делает здесь?» Конечно, взрослый во мне хотел спросить её, где её родители, почему она одна, но ребёнок во мне, фантазируя, пытался сам найти ответы.

И когда мне казалось, что ответ вот-вот соскочит с языка, девочка заговорила: «Нет, это не карнавал и не маскарад. Никто поблизости не отмечает день рождения. Просто я знаю, что ты в меня веришь. С самого детства. И всегда хотел встретить меня. Вот я перед тобой – твоя фея».

Онемев, я подумал, что перегрелся на солнце, но девочка улыбнулась и спросила волшебным голоском: «Хочешь мороженое?» Не успев ответить, я уже держал в руках эскимо – точно такое, как в детстве. Такое же было и у феи. Мы ели мороженое и весело болтали.

Она напоминала мне случаи из детства, связанные с её появлением. Подарки на дни рождения, Новый год, весёлые истории, первый поцелуй. Оказывается, она всегда была рядом. Эта девочка была моим лучшим другом, которому я доверял свои тайны.

Беседуя с ней, я невольно окунулся в детство. Во мне снова проснулся ребёнок, жаждущий познания. Мы сидели на земле и говорили обо всём на свете. У неё были ответы на все вопросы, и я пожалел, что не встретил её раньше. Тогда взрослые улыбались, но я понял со временем, что это было потому, что они не знали ответов.

Неожиданно взрослый во мне взял верх. Журналист. И я начал задавать фее серьёзные вопросы. Как ни странно, её это не смущало. Осознавая, что я первый журналист в истории, говорящий с феей, я решил записать интервью.

– Зачем нужны феи?

– Чтобы бороться со злом.

– А все феи добрые, или есть и злые?

– Мы, как люди, бываем разными.

– Как давно феи живут среди людей?

– Всегда.

– А сколько фей существует?

– Нас много. Мы живём в каждом ребёнке. Но видят нас только те, кто в нас верит.

– У вас есть организация? – Моя фея посмотрела на меня с недоумением, которое сменилось улыбкой.

– Вот вы, взрослые, всё усложняете. У нас нет царств или королев. Мы – это вы. Мы всегда с вами, в каждом мальчике и девочке.

– То есть, тебя сейчас нет? Ты только в моей голове?

– А мороженое? Оно ведь настоящее? Ты почувствовал его вкус?

– Извини, – сказал я. – Конечно, почувствовал. Просто нам, взрослым, трудно долго оставаться детьми. Но с тобой у меня это получается.

Мы улыбнулись друг другу.

– Ты умеешь летать? – спросил я.

– Да. Хочешь посмотреть?

– Конечно! – воскликнул я.

Вдруг у неё за плечами появились крылышки под цвет платья, и она взлетела надо мной, посылая солнечных зайчиков, которые скакали по мне, согревая.

– Кто может противостоять злым феям? – не унимался я.

– Мы, добрые феи. Мы помогаем людям, защищаем от зла, множим добро.

– А как вы боретесь со злом?

– Мы действуем сообща. Встаём в круг, советуемся, разрабатываем план и выполняем его.

– Вы доверяете людям?

– Да. Но вы часто подводите нас, а мы вас – никогда.

– А добрая фея может стать злой?

– Да, если её сильно обидеть и заставить потерять веру в добро.

– А злая фея может стать доброй?

– Может. Если её убедить. Не всё ведь решается заклинаниями.

Мы долго болтали обо всём, будто были одного возраста. Рассказывали друг другу весёлые истории, придумывая их на ходу.

Неожиданно наступил вечер, и нам нужно было прощаться. Фея подлетела ко мне, коснулась палочкой моей груди, улыбнулась и исчезла так же внезапно, как появилась.

И хотя солнце уже зашло, я ощущал тепло и радость, как будто вечер не наступил.

Думая о моём приключении, я подошёл к дому и поднялся пешком на третий этаж. Жена поприветствовала меня из кухни, где колдовала над ужином.

Снимая ботинки, я заметил рядом с зеркалом свою дочь. Она примеряла прозрачное розовое платье и расчёсывала золотистые кудряшки. Застыв, я подошёл к ребёнку и спросил:

– Милая, ты была сегодня в парке?

– Нет, – ответила она.

– А куда ты такая красивая собираешься?

– В школе вечер. Бал, маскарад, викторина и танцы. Пап, ты не видел мою волшебную палочку?

Палочка стояла в моём ботинке. Я поднял её и ахнул: она была точно такой, как та, которой фея коснулась моей груди.

– Не забудь крылышки, солнышко! – крикнул я.

– Откуда ты про них знаешь, папочка?

– Мне показала их одна милая фея.

– Я же говорила, что феи существуют! – воскликнула она, улыбаясь.

– Конечно, милая, – ответил я и направился на кухню.

Крылья Сизифа

Он не работал уже целый месяц, и сама мысль о своей невостребованности на рынке труда угнетала его. Ещё больше давило осознание того, что за последний год это был не первый месяц без работы, а значит, и без дохода. Но хуже всего было встречаться с детьми, когда хватало денег только на проезд. Он не мог купить им ни мороженого, ни игрушки. Это беспокоило его больше, чем упрёки бывшей жены за неспособность платить алименты и растущие долги. Он задолжал не только своим детям, но и другим людям, банкам, кредитным компаниям, государству. Он хотел убежать от всего этого, но его страна, которую он так любил, стала для него тюрьмой. Хотелось уехать, найти работу за границей в крупной компании, но его останавливала не столько невозможность выезда, сколько страх оставить детей без поддержки, лишить их своего внимания и любви. Он не хотел, чтобы они почувствовали себя брошенными.

Из-за перебоев с трудоустройством он не мог встать на учёт на бирже труда и получать пособие по безработице, ведь за год ему не удалось набрать 9 месяцев непрерывного стажа. Ему не столько были нужны эти деньги, сколько возможность спокойно искать работу, помогать любимой женщине с коммунальными расходами, участвовать в домашнем хозяйстве. Он хотел иметь хоть небольшой доход, чтобы платить детям алименты и не краснеть перед ними, когда они просили купить что-то, пусть даже самое маленькое.

Ощущение, будто его обложили со всех сторон, как загнанного зверя, усиливалось, когда он проезжал мимо аэропорта и видел взлетающие и приземляющиеся самолёты. Самолёт стал для него не просто символом, а воплощением свободы. Он мечтал, подобно этому крылатому чуду, взлететь, пересечь границу, забыть о паспортном контроле и преградах.

Но даже без этих препятствий он не мог купить билет на самолёт. Всё это приводило его в отчаяние, особенно после очередной отправки порции резюме, когда он получал лишь редкие звонки от работодателей, а чаще — полное молчание. Если ему и звонили, то после телефонного собеседования ему неизменно говорили: «Мы вам позвоним, если…» или «Мы оставляем за собой право…». Он знал наизусть эти фразы. Они не обнадёживали, наоборот, лишь подтверждали, что он снова останется без работы.

Ситуация выглядела абсурдной: его квалификаций и опыта было достаточно, чтобы легко устроиться, но его идеальное резюме часто пугало работодателей. Претендуя на должности ниже своих способностей, он встречал недоумение, а когда пытался получить более высокие позиции, начальство боялось, что долго он «ходить в замах» не будет, и ему придётся потеснить кого-то из руководства. Никто этого не хотел. Всем было комфортно на своих местах, и амбициозный специалист, как он, оказался не у дел.

Чем больше он подчищал своё резюме, убирая академические степени и престижные должности, тем больше начинал сомневаться, что это вообще когда-то существовало. Он всё чаще думал, что, может, этих знаний и опыта у него и не было. Возможно, он и вправду не стоит ничего как специалист, раз не может найти работу. Он всё чаще впадал в депрессию и страдал от комплекса неполноценности.

Мыслям о смерти он уделял много времени. Боясь её, он ощущал, как его душа заперта в теле, из которого ей не выбраться. Он чувствовал, будто часть его — и тела, и души — уже умерла и была погребена.

Единственным, что возвращало его к жизни, были дети, в которых он растворялся, и его хобби, которое могло бы стать источником дохода, но так и не стало. Он писал короткие рассказы, которые читали тысячи людей в Интернете. Но отношения с издательствами не складывались: мелкие были ненадёжными, а крупные требовали оплату за издание, не считая его ценным автором. Возможно, они даже не читали его рассказы. У них были свои «постоянные» авторы, не желавшие потесниться.

В моменты отчаяния, ощущая одиночество, он писал стихи, надеясь, что это принесёт облегчение. Он верил, что, положив свои мысли на бумагу, освободится от них:

«Мне некомфортно в этой жизни
Не тот размер её одежды,
И в голове роятся мысли, - 
Что я не тот, каким был прежде.

Мне некомфортно говорить, 

Писать привычней и надёжней. 

Кому бы душу мне открыть, 

Да так, чтобы поосторожней?

Рыданья рвутся из груди, 

И слёзы душат, словно плети. 

Неужто горе впереди? 

Неужто мне не видеть света?

Я вижу свет, а мерещится тьма,
Я слышу дождь, отдалённо где-то,
В душе уж давно поселилась зима,
Хотя пора поселиться лету.

Я мыслю день, а ночь вокруг, 

Всё наизнанку, как в детстве свитер. 

И тень моя - неразлучный друг, 

Бежит, оставив след унылый.

В душе пустота, хоть на улице праздник, 

Её не заполнить пустыми словами. 

За рюмкой рюмку мне льёт проказник 

С бородой козла и с козла же рогами.

Тоска и грусть — мой удел земной, 

А мне бы в небо, где свет и свобода! 

Закован я в клетке телесной людской, 

И крылья подрезаны небосводом»

Он любил Камю (не коньяк, а известного философа и писателя, хотя и коньяк он тоже уважал) и других мыслителей-экзистенциалистов. Особенно ему был близок образ Сизифа, и однажды, ощутив эту близость, он понял, что более не может запереть его в себе. Даже если бы он смог, он не мог смириться с тем, что кто-то, пусть и виртуально, оказался бы таким же узником, как и он сам, вкусивший свободу лишь на мгновение и потерявший её снова.

Еврейские праздники

У нас, евреев, интересные праздники и памятные даты, а также – их предписания.

Начнём с прошедшего Йом Киппура – полный пост (не FB-шный) – ни есть, ни пить. Зато детям – раздолье! Можно кататься на великах, роликах, самокатах и прочих транспортных средствах по дорогам даже на красный и даже по «встречке»! И полиция вас не тронет. Ну и курам мозги крутим.

Дальше – Суккот: предписано жить в палатках 7 дней (пить и есть можно и даже нужно). 

Потом – Ханукка: 8 дней есть жирные пончики и дарить детям деньги. И каждый день зажигать свечи.

Ту би-Шват – Новый год деревьев – только у нас! В этот праздник мы сажаем деревья и обязательно едим сухофрукты.

Пурим – еврейский карнавал и маскарад в одном флаконе! Кстати, о флаконах, а также бутылках, бутыльках и бочонках – упиться в… (кто во что горазд) – важнейшее требование этого праздника! Мы таки умеем веселиться! А ещё дарим подарки малоимущим. Оттуда и поговорка, что еврей из гостей всегда с подарками возвращается. И уши врага едим, Гамана.

Песах – есть мацу во всех её видах (сандвичи из мацы, гамбургеры [булки] из мацы, яичницы с мацой, кнейдлах и др. и пр.), а вот хлеб – ни-ни!

От Песаха до Шавуот мужикам не велено бриться. Отращивают бороды.

А вот в Шавуот мы в больших количествах употребляем кисломолочную продукцию. В основном сыры разных видов и форм. И готовим чизкейки! А ещё – обливаемся водой!

Между Песахом и Шавуот мы отмечаем Лаг ба-Омер. Это настоящий детский праздник – взвейтесь кострами! Пионерская картошка нервно курит в сторонке.

Пост 9 Ава сменяется еврейским Valentine’s Day – Ту бе-Ав – целовашки и обнимашки и прочие атрибуты и реквизиты.

И, наконец, Рош ха-Шана – еврейский Новый год! Тут нужно яблоко в мёд макать, гранат есть, гефилтэ фиш и прочие вкусности еврейской кухни.

Так и живём последние 5777 лет!

Собеседники внутри

Существует множество способов разговора с самим собой. Одним нужно изрядно выпить, чтобы осмелиться заглянуть внутрь себя. Только тогда они решаются на честный разговор: признаются в сокровенном, осуждают себя или хвалят.

Другим нужно зеркало — для визуализации. Вглядываясь в отражение, они ведут беседу с «другим я». Этот двойник, конечно, станет ещё менее похожим на оригинал, если выпить перед разговором. Но и тогда финал будет похож на диалог под воздействием алкоголя.

Третьим нужно обкуриться. Результат, в общем-то, такой же, как и у выпивших — монолог с искажённой реальностью.

Поэту же нужны глаза, которые согласны принять его взгляд. Он отражается в них, прежде чем окончательно утонуть. Это напоминает вариант с зеркалом, только куда более романтично. Конец у поэта схож с финалом выпившего: один тонет в бутылке, другой — в глазах собеседника. К слову, поэты тоже нередко спиваются.

Писатель ведёт диалог с самим собой через свои произведения. Это сродни варианту поэта, ведь тот тоже пишет. Но у писателя всё прозаичнее, особенно если он спивается вместе с поэтом.