Он лгал всем. Всегда. Во всём. С рождения. Когда отрывался от материнской груди, кричал, словно голоден. Но стоило матери вновь предложить ему молоко, он отворачивался, фыркал. Огорчённая, она гадала, что же не так. А он лишь хитро улыбался, мол, получилось.
В детском саду обманывал всех — нянь, воспитателей, других детей. Его забавляли их растерянность и замешательство. Как-то раз на прогулке сообщил воспитательнице, что один из малышей застрял в заборе. Та бросилась на помощь, но вместо ребёнка встретила огромного пса, грозно рычащего. В страхе она побежала, а пёс — за ней.
В школе он лгал ещё искуснее. Обманывал учителей, одноклассников, директора. Подделка оценок в журнале была лишь безобидной шалостью. Ему никто не доверял. У него не было друзей — каждый однажды оказывался жертвой его лжи. Наказания не останавливали. Он понял, что ложь может быть привлекательной, если подать её красиво и убедительно.
Его талант к письму проявился рано: писал для школьной стенгазеты, конечно, лживые рассказы. Решил стать писателем и преуспел. Его лжи восхищались, им зачитывались. Ведь люди любят ложь. Он верил: ложь — сущность человеческой натуры.
С совестью он был незнаком. В своих произведениях писал о ней так убедительно, что читатели задумывались: нужна ли она им?
Его перу не было равных. Он создал новый жанр — «лжепись», воспитал учеников и последователей. Его семинары собирали толпы, и мир утопал в лжи.
Близился закат его жизни. Он заканчивал свой шедевр — лжероман «Лживопись». Для него он объездил мировые галереи, изучая великие полотна. В романе утверждал, что живопись — искусство лжи, как и всё остальное, оболганное им за годы.
В кабинете, глядя на репродукцию «Джоконды», он внезапно почувствовал её взгляд. Её глаза не отпускали. Он оторвал их от бумаги, но, куда бы ни пошёл, взгляд следовал за ним. Он бросил репродукцию на пол, но облегчения не пришло. С жаром в груди он попытался писать, но взгляд Джоконды парализовал его.
Впервые он ощутил страх. Он не мог соврать. Понял: смерть обмануть нельзя. Он взглянул на свой рукописный труд и решил уничтожить его. В камине сгорели страницы, которые должны были навечно вписать его имя в историю. Он чувствовал, как с каждым листом его душа становится легче.
Когда последний лист обуглился, он обратился к невидимой Джоконде: «Теперь ты довольна?» Ответа не было. Комната остыла. Он дышал свободно. Впервые за долгое время. Но внутри гудел эхом монолог:
Незавершённым остаётся мой роман,
Несовершенным – стиль его повествования,
Всё, что писал доселе – был обман,
За явное я выдавал свои желания.
Писать ли дальше? Жить, как прежде жил?
Себе я врал, другим толкал иллюзии,
Сейчас бы жизнь свою перегрузил,
Но глох я, ложь моя меня контузила.
Я слеп, своей же ложью ослеплён!
Калекой стал по собственному убеждению,
Настал час истины. Ах, как же я смешон!
В своём предсмертном лживом откровении.
Он прожил ещё несколько лет в молчании. Его книги утратили популярность, с ним почти перестали считаться. Но мир стал чище от лжи.
На похороны пришли немногие. Некролог был скуп. Среди присутствующих выделялась одна женщина с лицом, удивительно похожим на Джоконду. Она возложила венок с надписью: «От Правды».
Комментариев нет:
Отправить комментарий