The Memory of Rain

The rain always began the same way — first a gentle breeze, filling the air with something ancient, then the first drops falling like tentative strokes of an invisible brush. People hurried to find shelter, but he stood in the middle of the street, arms outstretched, as if trying to catch something unseen.

“What are you doing out there?” she asked, watching him from beneath the café’s awning.

He turned slowly, with the unhurried confidence of someone who knows something others don’t.

“I’m listening to the rain,” he replied.

She smirked.
“Oh? Is it telling you fairy tales?”

“In a way, yes.”

He looked up. The raindrops fell on his face, sliding down his cheeks, but he didn’t blink.

“Rain isn’t just water,” he continued. “It’s memory. The memory of everything that’s ever lived.”

She raised an eyebrow.
“Right. Scientists have proven you can find DNA in rain drops…”

“Not just DNA. Memories.”

Now she was intrigued.

“You’re saying that in this rain, there could be…”

“A trace of someone who lived a hundred, a thousand years ago. Maybe this is rain that once fell on a king’s shoulder. Or on the face of a child who left this world too soon.”

She looked at the drops tracing paths down the glass.

“And you think we can… hear it?”

He smiled.
“I don’t think. I know.”

He pulled a small glass vial from his pocket and held it out into the rain.

“You’ve heard of PCR? How we can detect DNA?” he asked. “I went further. I learned to read the rain.”

She felt a strange tightness in her chest, a tremor of premonition.

“Whose voice did you hear?”

He hesitated, gazing into the grey sky.

“When I ran the first analysis… I heard my mother’s voice. She died when I was five. But I knew it was her.”

She held her breath.
“That’s impossible.”

“It’s possible. We just never listened.”

Suddenly the wind shifted, and the rain grew heavier. He closed his eyes again, letting the droplets stream down his face.

“Listen,” he whispered.

She closed her eyes. And suddenly—voices.

Not words, not sounds, but something like the echo of distant memories. A child’s laughter. An old man’s sigh. The rustle of pages. A woman’s quiet sob.

She opened her eyes, breathing heavily.

“My God…”

“The rain remembers,” he said. “It brings us the memory of those who once were.”

She watched the droplets falling onto the pavement, and suddenly felt something stir deep within her.

“What if I asked the rain to tell me about someone?”

He nodded.
“Then listen. Because the rain always remembers.”

Seven Days

The terms were simple—and disturbingly clear.
He signed the contract without asking too many questions, despite how strange the offer sounded.
Seven days. Seven sums.
He would start with $25,000 and double the amount each day until he reached $1.6 million.
The money had to be spent the same day.
Everything he bought would become his only if he spent the entire sum on the seventh day.
If he failed—he’d lose it all.
The terms were clear, almost biblical.
Seven days to create a new life.

On the first day, he bought a new smartphone, an expensive watch, a couple of designer suits, and paid for a premium gym membership for a year.
The money flew fast, leaving behind a faint thrill.
It was easier than he’d expected.

He woke up thinking: “Well, yesterday was easy. Today—just a little more.”

He went to a dealership and bought himself a sports car.
Red, glossy, smelling of new leather and success.
The rest went to new furniture for his apartment and dinner at the city’s most expensive restaurant.
But by evening, a shadow of worry crept in: What am I going to buy tomorrow?

He decided to invest in art.
He visited a gallery and bought several paintings by contemporary artists.
He bought a high-end audio system, collectible watches, an antique armchair, and luxury accessories.
The money ran out again with ease—but a strange feeling began to form.
As if he wasn’t buying things, but trying to fill some kind of void with them.

He started acting strategically.
He bought a luxurious apartment in the city center.
It cost almost everything, but he had to finish the day’s spending with expensive kitchen equipment and designer curtains.
That evening, he wandered through the empty rooms, feeling an odd chill.
He liked his new home—but it felt like it wasn’t his.

Now the task got harder.
He bought another apartment—a penthouse with an ocean view.
Snagged a few more luxury watches, a vintage guitar collection, and even a motorcycle “for the soul.”
The money disappeared, but so did the spark in his eyes.
He began to realize: the more he had, the less it meant.

He hired a private chef, a driver, a personal trainer, and a stylist.
Bought exquisite jewelry, even though he never wore any.
Splurged on a yacht, though he didn’t know how to sail.
The remaining funds were burned on meaningless luxury items—from gold lighters to rare book collections he’d never read.

He woke up early, feeling empty.
This time, the money felt like a burden.
He drove around the city, buying everything in sight: elite cars, jewels, property in another country.
By evening, he barely made it to the final amount, grabbing rare pieces of art and strange trinkets just to “round it off.”

When the last bill was gone, he sat on the floor of one of his many apartments and stared at the ceiling for a long time.
He had gained everything.
And ended up with nothing.

The things filled his space—but never filled the emptiness inside.
He realized it had never been an experiment with money—it had been an experiment with himself.
He hadn’t become happier.
He hadn’t become someone new.
He had simply become a man with a lot of stuff.

In the beginning, there was an empty world.
Then came desires.
And desires created the illusion of fulfillment.
But beyond the illusion, it was still just as empty.

He closed his eyes and smiled.
All he had truly gained was understanding.

Maybe that was enough. 

Вместе и Порознь

Когда-то Вместе и Порознь были единым существом. В их гармонии рождались звёзды, создавались миры, и не существовало ни разделения, ни борьбы. Они были тем, что объединяло и разобщало в равной мере, единым дыханием мироздания. Но однажды что-то нарушило их баланс. Быть одним значило остановиться в развитии, быть двумя значило вступить в вечное противостояние. И они разорвались, став зеркальными отражениями друг друга.

Вместе стало силой созидания, связующим звеном, тяготением. Оно собирало частицы в планеты, планеты в системы, души в общества. Его сила заключалась в единстве, в том, что создаёт целое из разрозненных частей. Порознь стало силой свободы, отделения, разрыва. Оно дарило индивидуальность, позволяло распасться тому, что исчерпало себя, прокладывало пути к новому. Они разошлись в разные стороны, но с каждой эпохой их столкновения становились неизбежными.

Они встречались снова и снова, порождая движение времени, становясь причинами циклов жизни. Вместе соединяло материи в звёзды, но Порознь рождало сверхновые, разбрасывая их свет по бесконечному пространству. Вместе связывало сердца, создавая любовь, семьи, цивилизации, но Порознь раскалывало союзы, рушило империи и уводило странников в одиночные пути. Казалось, одно всегда следовало за другим, и их битва не могла закончиться.

Однажды они столкнулись в мире, который держался на грани между хаосом и порядком. Здесь существа существовали одновременно как часть единого разума и как свободные индивидуальности. В этой точке их борьба должна была закончиться. Если бы победило Вместе, мир замер бы в едином сознании, без права на личное. Если бы верх одержало Порознь, всё рассыпалось бы в пыль, оставив после себя лишь пустоту.

Битва началась, но в этот раз не принесла привычного исхода. Они боролись, сливались, вновь разрывались, и вдруг оба осознали: их борьба никогда не была попыткой уничтожить друг друга. Это была тоска по тому, чем они когда-то были — единым целым. Они никогда не могли победить, потому что существовали лишь друг благодаря другу. Если одно исчезнет, исчезнет и другое.

Тогда они протянули друг другу руки. Их слияние не означало возвращения к прежнему состоянию, но рождение нового равновесия. Не поглощение, не исчезновение, но осознание, что жизнь — это не только единство и не только разъединение, а движение между ними. Так появился мир, каким мы его знаем — в бесконечном цикле встреч и расставаний, соединений и разрывов, рождения и гибели. И в этом цикле нет победителей и побеждённых, потому что Всё существует только благодаря Ничему, а Ничто — благодаря Всему.

Дело наблюдателя

Судебные заседания притягивали его так же, как гром привлекает молнии. Саймон Уэллс сидел в зале, едва заметный среди публики, с лицом, напоминающим маску без эмоций. Его интересовали только детали — показания свидетелей, ход мыслей адвокатов, ошибки, которые стоили обвиняемым свободы. На каждом заседании он делал пометки в своей чёрной записной книжке.

Саймон не был обычным слушателем. Он не приходил ради любопытства. Он изучал каждую трещину в системе, каждую лазейку, каждый способ, которым можно было бы избежать наказания или, наоборот, манипулировать законом. Он знал, как слова, интонации и даже паузы могут либо спасти человека, либо утопить его. И он готовился.

Каждое заседание приближало его к цели. Он изучал практику судов, анализировал ошибки преступников и следователей, выбирая идеальный метод. Ему нужна была безупречная стратегия. Всё ради одного преступления, которое он собирался совершить.

Система забрала у него всё. Отец Саймона, Уолтер Уэллс, был обычным человеком, механиком в небольшом городке. Он не был ни преступником, ни жертвой тёмных махинаций, просто оказался не в том месте, не в то время. Плохой адвокат, дыры в деле, несправедливость, и вот — человек, который никогда не переступал черту закона, получил пожизненное заключение за убийство, которого не совершал. Мать Саймона, уже больная, не выдержала удара и умерла через несколько месяцев после приговора. А отец... Отец был убит в тюрьме, когда в деле появились новые обстоятельства, грозившие разоблачением настоящего убийцы. Его убрали, чтобы он не смог дать показания.

Саймон был ребёнком, когда его мир рухнул. Он рос в детских приютах, а потом на улицах, учился выживать там, где закон был лишь словом, а справедливость — иллюзией. Он помнил всё. И теперь, спустя годы, он находился в этом зале суда, наблюдая, изучая, ожидая.

За ним тоже наблюдали. Мариса Винтерс, журналистка, писала цикл материалов о несовершенстве судебной системы. Она заметила Саймона ещё месяц назад, когда он сидел на одном из дел, но тогда не придала значения. Теперь же её профессиональное чутьё подсказывало, что за этим скрывается нечто большее.

— Кто этот парень? — спросила она у одного из судебных приставов. — Никто не знает. Он всегда молчит, всегда записывает. Мы думали, он просто студент.

Но Мариса сомневалась. Она начала следить за ним, фиксировать его маршрут, собирать информацию о его привычках. Однажды она попробовала заговорить с ним, но он вежливо, но сухо отмахнулся, сославшись на "учёбу".

Тем временем Саймон доводил свой план до идеала. Его целью стал Ронан Филдс, владелец сети элитных ювелирных магазинов. Филдс был уверен, что неприкосновенен, но Саймон знал правду. Именно его отец был подставлен в результате преступления, в котором замешан Филдс. Он нашёл записи, которые подтверждали его догадки. Теперь настало время рассчитаться.

Всё должно было произойти ночью, когда Филдс отправится за границу. Никаких свидетелей, никаких следов. Но в ту ночь, когда всё должно было произойти, Саймон понял, что что-то не так: взломать замки оказалось слишком лёгким делом, сигнализация отключилась с первого раза. Это казалось... слишком просто. Слишком легко для человека, который строил неприступные системы безопасности.

Он закончил дело, как и планировал, но по пути домой его начало грызть беспокойство.

На следующее утро он включил новости и увидел репортаж Марисы Винтерс.

— Минувшей ночью было предотвращено ограбление, — объявила она, стоя на фоне одного из магазинов Филдса. — Полиция была предупреждена заранее и смогла изъять улики прямо в момент преступления. Но самое интересное — это фигура предполагаемого преступника, который, по нашим данным, тщательно готовился к этому делу долгие месяцы. Источники подтверждают, что это один из тех, кто посещал практически все заседания суда...

Саймон сидел перед экраном, ошарашенный. Всё, что он так долго планировал, всё, что он считал своим козырем, оказалось выставлено напоказ. Ему никто не сообщил, но кто-то точно знал его намерения. Кто-то следил за ним, пока он сам наблюдал за другими.

И теперь игра только начиналась, ведь все эти годы он изучал систему, наблюдал за теми, кто легко её обходил, и готовился применить эти знания на практике.

Он пишет

Писать дневник было привычкой, не просто рутиной, а своеобразным ритуалом. Каждый вечер, перед сном, он открывал тетрадь в кожаном переплёте, вытаскивал ручку и записывал:

 

"Завтра. Утро. Завтрак в семь. Работа. Встреча в обед. Вечером купить молоко. Перед сном прочитать пару страниц."

 

Простые, чёткие пункты. День за днём. Дисциплина помогала.

 

Но в тот вечер, когда он сел за стол, дневник был уже открыт. А на странице ровными буквами стояло:

 

"Завтра. Завтрак в семь. Встреча будет задержана. Вечером не забудь про молоко."

 

Рука замерла над страницей. Он точно не записывал это.

Сначала он подумал, что это розыгрыш. Может, кто-то влез в квартиру? Или, хуже того, он сам записал и забыл?

 

Но на следующий день встреча действительно задержалась.

 

Вечером он снова сел за стол, но теперь наблюдал. Ждал.

 

Чернила проступили на бумаге, как будто кто-то невидимый вел пером.

 

"Завтра. На работу лучше выйти раньше. Перед обедом держись правой стороны тротуара."

 

Он выскочил на улицу, нервно оглядываясь. Не было ли кого-то, кто мог за ним следить? Но никого не было.

 

Он говорит? Он слышит?

 

Прошло несколько дней. Дневник продолжал писать сам. Он решил проверить, осмелился спросить вслух:

 

— Кто ты?

 

Чернила побежали по бумаге.

"Дневник."

 

— Ты слышишь меня?

 

"Да."

 

— Как ты это делаешь?

 

Молчание.

 

— Ладно… А что мне делать завтра?

 

"Планы уже составлены."

 

Он не мог понять. Дневник не просто фиксировал его мысли, он знал больше, чем он сам.

 

Тогда он решил задать вопрос про себя. Сконцентрироваться, но не произносить ничего.

 

"Да." — появилось на бумаге.

 

Он вздрогнул. Он не сказал ни слова, но дневник ответил.

 

С того дня он перестал говорить с дневником вслух. Он думал, а дневник отвечал.

 

Но чем больше он спрашивал, тем меньше дневник писал.

 

"Планы составлены."

"Ты знаешь ответ."

 

Когда слова кончились

 

А потом случилось то, чего он не ожидал.

 

Он задумался о завтрашнем дне. Как поступить на встрече? Что сказать? Как повести себя?

 

Ничего.

 

Тогда он сказал вслух.

 

Молчание.

 

Тогда он записал вопрос прямо на странице. 

 

Дневник не ответил. Чернила застыли в одиночестве

 

Он почувствовал панику. Дневник всегда знал, всегда отвечал. А теперь молчал.

 

Он пытался снова. Мысли. Голос. Письмо.

 

Ничего.

 

Тогда он понял: дневник не решает за него.

 

Он планирует, но не определяет судьбу. Он направляет, но не подсказывает путь.

 

Он думал, что дневник знал будущее, но теперь понял — дневник знал его.

 

Дневник не давал ему готовых решений, потому что решения должны быть его собственными.

 

Последний вопрос

 

На следующий вечер он снова открыл дневник.

 

Он не писал. Просто смотрел.

 

Чернила медленно проступили на бумаге.

 

"Ты знаешь, что делать."

 

Но вот что тревожило его больше всего.

 

Он не задавал этот вопрос.