В одной довольно заурядной стране, расположенной на всем известной планете, однажды решили: все должны быть счастливы. Решение было принято наверху, единогласно, на заседании Комитета Государственной Радости. Протокол гласил: «Счастье — это естественное состояние гражданина развитого общества. Если оно не наблюдается, его следует создать».
Так началась работа по запуску всенародной программы
«Формула Счастья». Чтобы осчастливить массы, процесс потребовалось поставить на
поток. Первым шагом стала организация передовой научной структуры — Центральной
Лаборатории Эмоциональной Стабилизации, в просторечии — Лаборатории Счастья.
Учёные, носившие белые халаты, но подчинённые Министерству Благополучия, получили задачу: синтезировать химическую формулу счастья, универсальную и одновременно адаптируемую под «особенности социального темперамента граждан». Были выдвинуты и утверждены три научно-государственных критерия счастья: – Счастье — это отсутствие страха; – Счастье — это отсутствие памяти; – Счастье — это химическая стабильность сознания.
После шести лет испытаний и пропажи восьми сотрудников, была
выведена молекула N17, официально названная «Нормалин», в обиходе — «таблетка
мира».
Нормалин применялся в двух формах: внутрь и подкожно. Первое
давало мягкий эффект — улыбчивость, слезливую благодарность к правительству,
полное отсутствие тревожных воспоминаний. Второе — вызывало стойкую эйфорию и
прекращение речевой активности. Считалось, что это «высшая форма согласия с
жизнью».
Проектом руководил доктор Григорий Маврин, специалист по психохимии и бывший инженер по распределению. В первые годы он с воодушевлением говорил о «революции в душе». Но постепенно что-то стало меняться. Его помощница Ирина перестала узнавать своих коллег. Слова «вопрос», «сын», «прошлое» исчезли из лексикона, как устаревшие термины. Вместо этого повсеместно внедрялись новоязычные лозунги: «Спокойствие — истина», «Забвение — сила», «Химия — мать радости».
Маврин начал замечать, что с каждым днём сотрудников
становилось меньше. Отчёты упрощались, эмоции сглаживались. Его собственные
воспоминания о жене стали расплываться. Он пытался найти их в личном деле, в
архиве, в себе — но там была лишь пустота.
Однажды он попытался задать вопрос: «А где...» — но голос оборвался. Вместо этого он сказал: «Мне хорошо». Его язык подчинился формуле.
Тем временем проект стал общенациональной гордостью.
Лаборатория ежедневно отгружала тонны Нормалина в специальные распределительные
центры. Упаковки сопровождались плакатами: «Гражданин! Ты уже счастлив?» и
«Радость — твой долг перед Родиной!»
Случайные жалобы стали редкостью — их попросту не фиксировали. Отрицательные эмоции трактовались как признаки химической нестабильности и устранялись дополнительной дозой. А тех, кто не поддавался, направляли в «санаторий» — загадочное место, о котором никто не знал ничего, кроме одного: оттуда никто не возвращался. Но их и не ждали. Потому что счастье стало вездесущим. А в мире, где все улыбаются, места для чужой боли не находилось.
Однажды Маврин проснулся ночью. Ему приснилось лицо.
Женское. Он не знал чьё. Оно исчезло, как только он попытался к нему
приблизиться. Наутро он пришёл в лабораторию и попытался отключить главный
распределитель. Машина не узнала его. Биометрический сканер ответил: «Ошибка:
данный субъект зарегистрирован как пациент».
В панике он побежал по коридору — но коридор вёл не в
административный блок, а в палату. Там были мягкие стены. Он встретил Ирину.
Она улыбалась и рисовала солнце на полу.
— Григорий, ты снова здесь? Как хорошо. — Она протянула ему
таблетку. — Прими. Тогда всё вернётся на свои места.
Он взял её, не глядя, и проглотил. Улыбнулся. На стене висел
плакат: «Счастье — это покой, покой — это счастье».
И всё снова стало хорошо.
Где-то внутри, глубоко под слоями белого света и ровного
голоса, что шептал: «Всё хорошо», шевельнулась мысль. Не счастье ли — это боль,
которую мы разделяем? Память, которую нестерпимо носить, но невозможно отдать?
Но мысль затихла. И он снова улыбался.
А за окнами снова вставал день, и наши врачи улыбались — мы
ведь больше не боялись, не плакали, не помнили. Мы были счастливы. Все
шестьдесят тысяч пациентов сектора N.