В начале, когда Хаос еще дремал, а Никта не расправляла своих крыльев, были лишь две первозданные силы: Хронос, бесконечное и безликое Время, и Ананке, непреложная Необходимость. Они не были мужем и женой в том смысле, в каком мы знаем богов и людей, ибо у них не было страстей. Их союз был законом, их объятия — самой тканью бытия. Вместе они породили вечную, серую и предсказуемую реку — последовательность всего, что должно было быть. Эта река текла из ниоткуда в никуда, и каждый её миг был равен предыдущему. В этом царстве не было ни радости, ни горя, лишь бесстрастная «длительность».
И вот однажды, в череде безымянных мгновений, в
объятиях Хроноса душа Ананке впервые дрогнула. Она, чья природа не знала иного,
кроме предначертанного, на одно немыслимое мгновение ощутила желание.
Она пожелала, чтобы в этой серой реке появился цвет, чтобы в этой вечной
последовательности случилось нечто непредсказуемое. Это было первое и
единственное проявление воли в царстве абсолютной необходимости.
Из этого мимолетного желания, из этой божественной
аномалии, и родился Кайрос.
Он был полной противоположностью своему отцу. Если Хронос был стар, могуч и седовлас, то Кайрос явился на свет как вечно юный бог, быстрый и неуловимый. Его ноги были одарены крыльями, чтобы он мог бежать по поверхности отцовской реки, не погружаясь в её вязкое течение. Его облик был странен: спереди с его лба свисала густая прядь золотых волос, но затылок его был наг и гладок, как отполированный камень. В руке он держал не скипетр, а лезвие отточенной бритвы, ибо его прикосновение было либо благословением, либо раной, но никогда — безразличием.
Хронос взирал на сына со смесью гордости и ужаса. Он
видел в нём божественную искру, но не мог измерить его или предсказать. Кайрос
был для него ошибкой в его совершенном, бесконечном уравнении.
Когда юный бог подрос, он стал играть в царстве
своего отца. Он носился над серой рекой Времени, и там, где его крылатые ступни
касались воды, происходили чудеса. В одном месте река внезапно вскипала — и
двое смертных, случайно взглянув друг на друга, влюблялись на всю жизнь. В
другом месте он замирал на мгновение — и в уме философа рождалась мысль,
меняющая мир. Он мог коснуться руки воина — и тот совершал подвиг, который
будут воспевать веками. Или же он мог пронестись мимо, и упущенный шанс
приводил целые царства к гибели.
Он не был ни добр, ни зол. Он был лишь Возможностью.
Хронос приходил в ярость. Эти всплески нарушали
мерное течение его реки. Он пытался схватить сына, подчинить его общему
порядку, заставить его течь последовательно. Но как только он протягивал свою
тяжелую руку, Кайрос ускользал, и старый бог хватал лишь пустоту — его гладкий,
лысый затылок.
Их противостояние могло бы разрушить само
мироздание, если бы не вмешались Мойры, прядущие нити судеб. Они явились перед
отцом и сыном и вынесли свой вердикт:
«О, Хронос, ты — владыка всего сущего. Твоя река
будет течь вечно, и ни бог, ни смертный не избежит твоей власти. Твоё есть «как
долго». Ты будешь измерять жизнь каждого, отмеряя годы, дни и часы.
Но ты, Кайрос, дитя аномалии, будешь вечно свободен
в пределах владений твоего отца. Тебе даруется власть над «когда».
Ты не будешь измерять, но будешь решать. Твои моменты будут вплетены в ткань
Хроноса, как золотые нити в серое полотно.
И пусть будет так: смертные будут рождаться и
умирать в реке Хроноса. Их тела будут стареть, а жизни — сокращаться. Но души
их будут жить ради твоих прикосновений, о Кайрос. Вся их жизнь, какой бы
длинной она ни была, будет лишь ожиданием тех редких мгновений, когда ты пронесёшься
рядом и протянешь им свою золотую прядь. И величайшая мудрость смертных будет
заключаться в том, чтобы узнать тебя, когда ты приблизишься, и не упустить твой
мимолётный дар».
И с тех пор так и повелось. Мы живём в реке Хроноса, и время неумолимо уносит нас вперёд. Но вся ценность нашей жизни, вся её радость и боль, заключается в тех моментах Кайроса, которые мы успеваем схватить за вечно ускользающий чуб.
Комментариев нет:
Отправить комментарий