«В каждом человеке живёт хор. Но иногда голоса
становятся слишком громкими»
Пролог. Артур
Артур Вальд писал ночами. Днём он спал
урывками — по часу, по два, а ночью садился к столу и открывал тетради, которые
словно сами тянулись к его рукам. Их было пять: пять обложек, пять рукописей,
пять голосов, и каждая жила своей жизнью.
Он говорил себе, что просто работает сразу над
пятью книгами. Так делали многие писатели, ведя несколько сюжетов параллельно,
чтобы не застаиваться. Но у Артура было иначе: он не выбирал, какую историю
продолжать. Тетрадь словно сама тянулась к его рукам, и он уже не мог ей
сопротивляться.
В первой жил Виктор — детектив из города, где
дождь не кончался.
Во второй — Лира, капитан далёкого корабля.
В третьей бродила Изабель, бледная и тонкая,
как свеча на ветру.
Четвёртая принадлежала Михаэлю, школьному
учителю, пишущему письма в пустоту.
А в пятой жил Каэль — странник без времени,
ищущий зеркала.
Артур записывал их судьбы торопливым почерком
и всё меньше чувствовал себя автором. Иногда строки менялись прямо у него на
глазах: там, где он писал «он», появлялось «я». Там, где герой
кричал, он сам ощущал хрип в своём горле. Казалось, это не он писал персонажей,
а они писали его.
Иногда он смотрел на пять тетрадей и думал: а
что, если это не книги, а части одного романа, который пишется помимо его воли?
Он пытался отогнать эту мысль, но она возвращалась вместе с тишиной.
И тогда впервые в комнате прозвучал шёпот:
— Я здесь жду.
Артур резко оглянулся — пусто. Только тетради,
только слова. Он сжал перо, и в ту ночь первой открылась тетрадь Виктора.
Книга первая. Виктор
Часть первая
Дождь в этом городе никогда не кончался.
Виктор Хеймс стоял под тусклым фонарём и курил последнюю сигарету, наблюдая,
как вода собирается в тёмных ямах асфальта. Его всегда тянуло к ночам, когда
улицы пустеют и слышно только, как сердце отбивает лишние удары. Сегодня оно
билось слишком быстро — дело обещало быть нехорошим.
Труп молодой женщины нашли у ворот старого
поместья на окраине города — здания, которое давно считали проклятым. Это был
дом с пустыми окнами, обвалившимся карнизом и тяжёлой дверью, что всегда
оставалась приоткрытой.
Виктор поднялся по разбитой лестнице — ступени
хрустнули под каблуком, — и шагнул внутрь. Здесь пахло прелой древесиной и
свечным воском.
В зале, где мебель была укрыта белыми
простынями, словно мёртвыми телами, он увидел её.
Изабель сидела в кресле у камина. Камин давно
погас, но она не шевелилась, будто грелась воспоминанием о пламени. Бледная,
тонкая, с распущенными тёмными волосами, она казалась тенью, вырванной из
прошлого, или выцветшей фотографией.
— Вы здесь живёте? — спросил Виктор, снимая
перчатку.
— Я здесь жду, — ответила она
тихо. Голос прозвучал так, будто он слышал его прежде — во сне или в
собственных мыслях.
Он хотел спросить ещё, но заметил на её шее
едва уловимую дрожь, словно она сдерживала то ли смех, то ли плач. В этот миг
Виктору показалось, что они связаны чем-то большим, чем случайная встреча.
Будто не он вошёл в её мир, а она всегда жила в глубине его памяти.
— Кого? — спросил он.
Изабель улыбнулась почти незаметно.
— Того, кто пишет.
И в тот миг в мёртвом камине вспыхнуло
видение: стол, пачка листов, пальцы, перепачканные чернилами. Он моргнул — и
всё исчезло. Дождь стучал по окнам, ветер шевельнул простыню у двери, и она
тихо легла обратно.
Виктор понял: это расследование приведёт его
не к убийце. Оно ведёт его к зеркалу, в которое он не захочет смотреться.
Часть вторая
Дождь всё ещё шёл, будто не замечая, что ночь
уже кончилась. Виктор сидел в своём кабинете, за столом, уставленным папками и
пустыми стаканами. Лампа освещала только пепельницу и отчёт, в котором не было
ни одной зацепки.
Он снова перечитал протокол — женщину нашли у
ворот поместья. Имена свидетелей менялись от допроса к допросу. Сегодня в деле
фигурировала какая-то Лира, капитан корабля. Вчера был Михаэль, школьный
учитель. Ни одного совпадения в адресах, датах рождения, даже в почерках их
подписей. Будто их не существовало.
Виктор потер виски и зажмурился. И тут же всплыла
картинка. На миг он оказался не в кабинете, а в коридоре, где мерцали красные
огни аварийного освещения. Он слышал женский голос, спокойный и холодный,
отдающий приказы:
— «Закрыть шлюз. Немедленно.»
Он дёрнулся, открыл глаза — и снова был в
своём кабинете. Только сигарета почти догорела до фильтра.
Виктор поднялся и подошёл к окну. На стекле
дождь оставлял кривые линии, но одна из них вдруг сложилась в слова: я здесь
жду.
Он резко вдохнул и увидел, как в окне
отразилось чужое лицо. Молодой мужчина, в очках, с измученным взглядом. Он
писал что-то ручкой на бумаге и шевелил губами. Виктор не слышал слов, но был
уверен, что это его почерк и его голос.
Он ударил кулаком по стеклу, и капли брызнули
вниз. Но отражение всё ещё смотрело на него.
— «Кто вы, чёрт возьми?!» — прошептал он.
Ответа не последовало. Только сердце билось
слишком быстро, будто оно знало то, чего не знал он сам.
Книга вторая. Лира
Звёзды тянулись в бесконечность — равнодушные,
холодные, мёртвые. Лира стояла на мостике корабля, глядя в панорамное стекло.
Пространство казалось ей океаном без дна, где каждый миг можно утонуть.
Лира не любила тишину, но именно она
сопровождала экспедицию. Ни одного сигнала, ни одной радиопомехи — космос будто
вымер.
Лира включила бортовой журнал и начала
диктовать:
— «День тридцать второй. Мы достигли сектора
Д-47. Экипаж в порядке, но я чувствую…»
Она замолчала. Что именно она чувствовала? На
языке вертелось слово, но оно никак не рождалось. Тогда Лира просто выключила
запись.
И именно в этот момент за её спиной раздался
шёпот. Не голоса экипажа — они спали. Не механический звук — автоматика
молчала. Это был человеческий голос, едва уловимый, но отчётливый:
— «Я здесь жду».
Лира резко обернулась, и сердце её забилось
слишком быстро. Мостик был пуст. Но она знала, что слышала это. Голос был
женский — тихий, будто издалека.
Лира села в кресло и закрыла глаза. В темноте
её внутреннего взгляда возникло лицо — бледное, с распущенными тёмными
волосами. Лира не знала её, никогда раньше не видела. Но почему-то
почувствовала, что эта женщина ждала её именно здесь, в космосе.
Лира провела ладонью по лицу, пытаясь
стряхнуть видение. Но холодная дрожь уже не отпускала.
Что, если
пустота не безмолвна?
Что, если в ней
живут те, кто не принадлежит нашему времени и нашему миру?
Впервые за всё время экспедиции Лира не почувствовала себя капитаном. Она почувствовала себя персонажем чужой истории.
Книга третья. Изабель
Дом стоял как рана на холме. Днём в нём горели
свечи, ночью — тени гуляли сами по себе. Изабель жила среди простыней и зеркал;
на столе лежал дневник, письмо, ещё письмо — листы пахли воском и временем.
Она читала вслух, и чужой почерк вдруг
становился её мыслью:
— «Я вижу твои слова в зеркалах моего дома. Не
переставай писать».
Она закрыла глаза, прислушалась к шагам,
которых не было. Камин устало дышал углями. На стене, где висело овальное
зеркало, тонкая трещина шла от самого края вниз, как нить судьбы.
— Я здесь жду, — прошептала Изабель. И
из глубины зеркала тем же шёпотом ответили ей — тем же голосом, но не её.
Сквозняк перелистнул страницу. На пол упал
лист — две строчки: «Следователь Виктор Хеймс открыл дверь поместья».
Она подняла взгляд — и на миг в стекле камина
отразилась женщина в шлеме, освещённая звёздами, словно из сна, которого
Изабель никогда не видела. Она вздрогнула, и видение растаяло, как пар.
Книга четвёртая. Михаэль
Класс был пуст. Лучи вечернего солнца пробивались
сквозь жалюзи, и полосы света падали на парты, словно это были пыльные страницы
давно забытой книги. Михаэль задержался после уроков, хотя давно мог уйти. Он
сидел за учительским столом и писал письмо.
— «Ты ушла слишком рано, — выводил он
на бумаге неровными строчками. — Я всё ещё слышу твой голос. Ты сказала: я
здесь жду. Но где именно ты ждёшь? На какой улице? В каком сне?»
Он отложил ручку и посмотрел на написанное. В
груди защемило: эти письма никогда не доходили до адресата. Он складывал их в
ящик стола, а иногда рвал на мелкие клочки. Но ответы всё равно приходили —
странные, с чужими почерками – от людей, которых он не знал.
Один из последних ответов был особенно
пугающим. Бумага пахла воском, буквы были изящные, словно были написаны в
другой эпохе:
— «Я вижу твои слова в зеркалах моего дома.
Не переставай писать».
Михаэль закрыл глаза. Перед ним мелькнул образ
женщины — бледной, с тёмными волосами, в старом кресле у камина. Он не знал,
кто она такая, но чувствовал её ближе, чем когда-либо чувствовал живого
человека.
Он прижал письмо к груди и вдруг заметил, что
его сердце бьётся слишком быстро, словно пытается вырваться наружу и сбежать из
его тела.
Что, если
письма — не воображение?
Что, если между
строк действительно кто-то есть?
Михаэль поднялся, подошёл к окну. За стеклом шёл дождь. Капли скатывались по стеклу, как будто там, по другую сторону, был ещё один мир.
Книга пятая. Каэль
Он шёл босиком по каменной площади, где никто
давно не проходил. Солнце висело низко, будто золотая монета в небе, а дома
вокруг застыли в ожидании кого-то или чего-то — пустые, обрушенные, но не
окончательно мёртвые. Каэль чувствовал их дыхание.
Ему не нужен был путь. Каждый его шаг был
возвращением туда, где он уже бывал. Он мог пройти этот город сегодня и снова
встретить его завтра — в другом времени, в другой вселенной. Люди иногда
узнавали его, но чаще — нет.
На углу площади особняком стояло одинокое
зеркало в раме. Каэль подошёл ближе и посмотрел в него. Но в отражении он
увидел не себя: это был мужчина с усталым лицом и пальцами, испачканными
чернилами. Он сидел за письменным столом, склонившись над бумагой. Их взгляды
встретились через стекло.
— «Кто ты?» — спросил писатель.
Каэль улыбнулся.
— «Я — все твои голоса. Я тот, кто уйдёт
первым».
Его слова не отразились в зеркале, но писатель
вздрогнул, словно они прозвучали в его голове.
Неожиданно на площади подул резкий ветер, и в
воздухе разлетелись обрывки страниц. Каэль поднял один и прочёл: «Я здесь
жду.»
Строка была написана почерком, который он не
узнавал. Но он точно знал, что это — его слова.
Он сжал бумагу и понял: этот мир рушится
быстрее, чем он может пройти его.
Переплетение
Лира не спала уже двое суток. Корабль
дрейфовал в пустоте, и экипаж всё настойчивее требовал ответа: продолжать ли
полёт или возвращаться. Но каждый раз, когда она закрывала глаза, в сознание
врывался чужой голос, чужое дыхание, чужое «я».
И этой ночью она всё же уснула.
Она оказалась в школьном классе. Пыльный свет
скользил сквозь жалюзи, воздух пах мелом и забвением. Тишина была слишком
густой, словно притаилась за партами. У доски стоял мужчина в очках — бледный,
с измученным взглядом. В руках у него была пачка писем.
— Ты не из моего сна, — сказал он, глядя прямо
на неё. — Ты из чужой книги.
Лира шагнула
вперёд, чувствуя, как слова застревают в горле.
— Я капитан
экспедиции…
Но он перебил её:
— Я учитель литературы. Зовут меня Михаэль. И
я тоже слышу её.
— Кого?
— Женщину у камина. Она говорит: «Я здесь
жду».
В этот миг в классе что-то зашуршало. Лира
обернулась и увидела в углу Изабель — бледную, с тёмными волосами, прижимавшую
к груди книгу. Её губы не двигались, но голос прозвучал так, будто его
произнесли стены:
— Ключ у Каэля. Но он умрёт первым.
Слова эхом ударили по классу, и Михаэль
побледнел. Лира сделала шаг к Изабель, но пол под ногами задрожал. Доска пошла
трещиной, из разлома потянуло холодным ветром. С полок посыпались тетради, и
страницы, словно стая белых птиц, закружились в воздухе.
Лира схватила
одну. На ней было написано чужим почерком:
«Следователь
Виктор Хеймс открыл дверь поместья»
…А в дождливом городе Виктор поднял глаза к
окну. В отражении он увидел мужчину в очках, склонившегося над письмами. Тот
шевелил губами, и Виктор понял без звука: это его почерк и его голос. Он ударил
кулаком по стеклу — капли брызнули вниз. Но отражение не исчезло. Оно повторило
его движение с другой стороны.
Сердце Виктора забилось сильнее, будто знало
то, чего не знал он сам.
Артур
Артур Вальд сидел за столом, окружённый кипами
рукописей. В комнате пахло чернилами и старой бумагой. Он работал ночами, днём
засыпая урывками — иначе голоса не оставляли его в покое.
На столе веером лежали пять тетрадей. Каждая
имела своё название, свой почерк, словно писали их разные люди. Но всеми ими
был он.
В первой Виктор Хеймс курил под дождём.
Во второй Лира сквозь тишину космоса слышала
чужие голоса.
В третьей Изабель блуждала по коридорам
холодного дома.
В четвёртой Михаэль писал письма, на которые
приходили странные ответы.
В пятой Каэль смотрел в зеркала, где отражался
не он.
Артур перелистывал страницы, и строки дрожали,
словно живые. Там, где он читал:
«Виктор закурил», вдруг проступало: «Я закурил».
Там, где Лира приказывала закрыть шлюз,
возникало: «Я закрыл». Слова подменяли его самого. Он провёл рукой по
лицу — и уже не знал, чья это рука: его или героев.
Он открыл ящик стола. Внутри лежали письма
Михаэля. Но почерк на конвертах был его собственный.
Артур замер. Сердце забилось слишком быстро.
Он разорвал один конверт и прочёл клочок бумаги. Там было всего три слова:
«Я здесь жду».
В этот миг он услышал шаги за спиной. Артур
резко обернулся — никого. Только зеркало на стене.
В отражении на него смотрели сразу пятеро:
Виктор — с тенью сигареты на губах,
Лира — с холодным огнём в глазах,
Изабель — как свеча, едва держащаяся на ветру,
Михаэль — как усталый вопрос без ответа,
Каэль — уже почти отсутствующий, полупрозрачный.
— Мы — это ты, — сказали они хором. Комната стала тесной от их голосов.
Артур хотел возразить, но слова застряли в
горле. За него произнесла тишина:
— Я здесь жду.
Эхо этих слов ударилось о стены. Он захлопнул
тетради, но их страницы продолжали шуршать, как трава на ветру.
И тогда он понял: он писал не книги — он писал
себя.
И где-то рядом уже открывалась дверь, за
которой останется только один голос.
Смерть Каэля
Ночь застала его в развалинах старого города.
Луна висела над крышами, словно тусклый фонарь, и всё вокруг казалось
разорванным временем: стены рушились, но тени на них были живы.
Каэль шёл туда, где, как он знал, его ждали.
На площади стояло то самое зеркало в каменной раме. Но теперь оно было
треснувшее, словно не выдержало накала.
Он приблизился и увидел, что в зеркале уже не
было писателя, что сидел за столом. Теперь там был Виктор, с пистолетом в руке.
Михаэль, с дрожащим письмом. Лира, отдающая приказ. Изабель, с книгой у сердца.
Все они смотрели на него.
— «Почему я?» — спросил Каэль. Голос дрогнул, впервые выдав страх.
— «Потому что ты — первый», — ответили они хором.
Треснувшее зеркало взорвалось вспышкой, и
осколки полетели прямо в его тело. Каэль упал на колени, чувствуя, как кровь
стекает по ладоням. Но то была не кровь, а чернила. Они пропитывали собой землю,
линии складывались в слова, которые он больше не мог прочитать.
— «Я здесь жду…» — прошептал он в последний раз.
И растворился, как строчка, вырванная из
книги.
В ту же секунду Артур откинулся от стола.
Грудь стянуло. Он схватился за сердце. На странице, где минуту назад было
пусто, чернела фраза: «Каэль погиб».
— Он умер, — сказал Артур пустой комнате. — И меня
стало меньше.
И тогда тетради впервые ответили ему сами.
Финал
В комнате царила тишина, и только тиканье
часов нарушало её неподвижность. Артур сидел за столом, не решаясь открыть
последнюю тетрадь. На его ладонях остались следы чернил, будто он сам истекал
ими.
Пять рукописей лежали рядом. Они были
закончены. У каждого героя своя судьба, своя любовь, своя боль. Но между
страницами зияли одинаковые слова, как рана, прорезающая ткань бумаги: Я
здесь жду.
Он поднялся и подошёл к зеркалу. В отражении
не было его: оттуда смотрели пятеро. Виктор, тяжёлый и усталый, с сигаретой в
уголке рта. Лира, строгая и бесстрашная. Изабель, бледная и дрожащая. Михаэль,
с глазами, исполненными письмами. Каэль, исчезающий, словно уже умерший.
Они говорили разными голосами, но слова были
одни:
— «Мы — это ты».
Артур сделал шаг назад, но сердце ударило так
сильно, что он схватился за грудь. В голове мелькнули сцены: мокрые улицы,
холодный космос, готический дом, школьный класс, площадь с зеркалом. Они
слились в один миг, один вздох.
Он понял: это не персонажи. Это — он сам,
разорванный на части и собранный снова. И когда зеркало потемнело, и в нём
отразилось только его лицо, Артур впервые сказал вслух то, что боялся признать:
— «Я всегда был один».
И в тот миг он почувствовал, как часть его
души исчезла вместе с Каэлем, а остальные остались жить внутри.
Эпилог
Белые стены. Решётчатое окно. Узкая
металлическая кровать. День был пуст, как незаполненная страница.
Артур лежал, глядя в потолок. В коридоре было
тихо; где-то прошла медсестра, но звук её шагов быстро затих.
— Пациент Артур Вальд, — произнёс врач,
просматривая записи. — Диагноз подтверждён: диссоциативное расстройство
идентичности. Пять устойчивых личностей.
Артур хотел возразить, но губы едва
шевельнулись.
— Я здесь жду, — прошептал он.
Эхо этих слов отразилось в пустой палате. Он
закрыл глаза. Он остался один, но пятеро продолжали жить внутри.
[Из истории болезни пациента Вальда Артура. Архив психиатрической клиники.]
Приложение. Эпикриз
Фамилия, имя: Вальд Артур
Возраст: 42 года
Диагноз: Диссоциативное расстройство
идентичности (F44.81 по МКБ-10).
Характеристика состояния:
Наличие пяти устойчивых личностей:
- Виктор — мужская
идентичность, склонная к параноидальному мышлению, фиксированная на
криминальных сюжетах и образе «вечного дождя».
- Лира — женская
идентичность, с чертами гиперконтроля и постоянной тревожности,
фиксированная на образах космоса и изоляции.
- Изабель — женская
идентичность, депрессивная, с выраженными аутистическими тенденциями,
связана с образами пустоты, огня и зеркал.
- Михаэль — мужская
идентичность, выраженные навязчивости, литературные построения,
фиксированность на переписке и «ответах из вне».
- Каэль — мужская
идентичность, наиболее фрагильная; наблюдается символика саморазрушения и
вытеснения.
Клиническая динамика:
Периоды частичной амнезии и смешения
личностей. Пациент отмечает «шёпот», идентифицируемый им как голос «женщины у
камина». Эпизоды автоматического письма, при которых записи в тетрадях не
осознаются как собственные.
Соматический статус: В норме. Жалобы на кардиалгии без объективных признаков
патологии сердца.
Прогноз: неблагоприятный. Диссоциация глубоко закреплена,
тенденции к интеграции личностей не выявлено. Сохраняется стойкий бредовый
комплекс «пяти книг» и ожидания некой «двери».
Рекомендации: стационарное наблюдение, поддерживающая терапия,
исключение доступа к письменным принадлежностям.
Подпись врача: д-р К. Р. Штайнер
Комментариев нет:
Отправить комментарий