12 ноября. Это должно быть, галлюцинация. Иначе я не могу объяснить то, что видел сегодня в кафе «Прогресс».
Я сидел за своим столиком. За соседним — взвинченная женщина
отчитывала официанта. Её блузка и скатерть были залиты кофе. На полу — лужа и
керамические осколки. В центре этого хаоса сидел этот мужчина. Я видел его и
раньше, но не присматривался.
И тут началось нечто невообразимое: женщина замолчала на
полуслове. Осколки на полу завибрировали, взлетели и, идеально стыкуясь в
воздухе, «срослись» в чашку. Капли со скатерти и блузки женщины взмыли вверх и
влились в эту летящую чашку, которая секунду спустя мягко опустилась на стол
этого мужчины, целая и дымящаяся. Женщина, теперь идеально сухая, спокойно
открыла меню.
А Он... Он взял эту полную чашку «американо», поднес ко рту и... наполнил ее. Я видел, как уровень жидкости поднимался у него во рту и опускался в чашке, пока она не стала пустой.
Пожалуй, виной сему переутомление. Мне нужен отпуск.
14 ноября. Это не перформанс. Это не галлюцинация.
Это система.
Я снова видел этого мужчину, на этот раз на площади. Мальчик
с разбегу врезался в него и упал, разбив колено. Нет. Стоп.
Я видел, как мужчина подошёл к плачущему мальчику с разбитым
коленом и протянул ему руку. Мальчик встал, его ссадина исчезла. Он врезался в мужчину,
отскочил и, смеясь, побежал дальше... за секунду до падения.
Я понял: я вижу не хаос. Я вижу безупречный, леденящий душу
порядок. Жизнь этого мужчины — это фильм, который кто-то прокручивает с конца к
началу.
17 ноября. Я не спал. Я анализировал.
Этот мужчина — идеальная иллюстрация абсурда, чистый Сизиф
по Камю. Но если Сизиф был проклят бессмысленным повторением в будущем, то этот
человек проклят железной предопределенностью прошлого. Он не может не «собрать»
эту чашку, потому что она должна разбиться. У него нет выбора.
Это «вечное возвращение» Ницше, но в самой жестокой его форме. Это «День сурка», где герой не просто проживает один и тот же день — он проживает всю свою жизнь наоборот, снова и снова, не имея возможности что-либо изменить.
Ясперс назвал бы это «пограничной ситуацией». Столкновение
со смертью или неизбежностью, которое должно пробудить. Но этот мужчина не
пробуждается.
И тут меня пронзил ужас. Если его жизнь — это фильм, который
кто-то прокручивает назад, то что такое моя жизнь? Это точно такой же фильм.
Только его прокручивают вперед. Моя свобода воли — такая же иллюзия.
Я не «решил» прийти в это кафе и наблюдать за мужчиной. Увидеть
это было моим предназначением. Детерминизмом. Я — Сизиф, проклятый не камнем, а
знанием.
20 ноября. Я нашёл выход. Если это «День сурка», то
должен быть и «День курка» (как в том фильме, Boss Level).
Петлю невозможно разорвать. Но, как сказал бы Делёз, в это
вечное «повторение» можно внести «различие». Нужен сбой. Нужна аномалия внутри
аномалии.
Но как? Ведь я не могу войти в мир этого мужчины...
И тут меня осенило: я не просто наблюдаю. Я пишу его жизнь.
Я не знаю, как, но я это чувствую. Этот дневник — не отчёт.
Это сценарий. Я — Демиург, запертый в комнате с пишущей машинкой. Этот мужчина
— мой герой. И я должен до него достучаться. Я должен заставить его увидеть
«пограничную ситуацию».
Завтра он подойдёт к киоску, протянет киоскёру прочитанную
газету и заберёт уплаченные за неё деньги. Я знаю. Ведь я написал это.
21 ноября. Кульминация. Я сижу в том же кафе. Мужчина
подходит к газетному киоску. Я начинаю запись:
«...Он подходит к киоску, протягивает киоскёру прочитанную
газету и забирает у него монеты. Затем садится на скамейку и смотрит на чистый
лист, который на его глазах медленно покрывается текстом. Он «читает» ...»
Моё сердце колотится. Я — Демиург, я — Сизиф, толкающий свой
камень к вершине осознания.
Я вбиваю слово в реальность мужчины.
«...Он доходит до последней колонки. И видит слово, которого там не должно быть. Которое не появляется вместе с остальным текстом, а уже было там. Одно слово: ПРОСНИСЬ».
Я смотрю на этого мужчину через витрину кафе. Он застыл, и
смотрит на газету. Моргает. Он смотрит не на текст, а на одно это слово.
Мужчина поднимает голову и впервые смотрит по сторонам. Он ищет... Он ищет
меня.
Я сделал это. Я разорвал петлю.
Тот мужчина (назовем его N0) был почти свободен. Я (N1)
откинулся на стуле. Миссия выполнена.
Торжествуя, оторвав глаза от дневника, я посмотрел на
зеркальную витрину кафе, в котором сидел, и увидел своё отражение в ней. В этот
момент я ощутил на себе чей-то взгляд. Я посмотрел на здание напротив: в окне,
идентичном моему... сидел другой наблюдатель (N2).
Отражение смотрело не на меня, а на газету, лежащую на моём
столе. Под заголовком «Вечерние Ведомости» я увидел одно слово... «ПРОСНИСЬ».
N2... посмотрел на меня. В руках у него был такой же чёрный
дневник.
Холод сковал мою спину. Моя рука с ручкой застыла над
дневником. Я только что... стёр это слово?
Я медленно посмотрел на свои ладони. Чернила с кончиков
пальцев, против всякой логики, впитывались обратно в стержень ручки. В это
время N2 что-то быстро записывал, его губы шевелились, повторяя мои мысли.
И я понял: «Наблюдатель и был наблюдаемым. Я был лишь
участником его эксперимента. Моя гениальная идея — «я-автор!», моё
«вмешательство», моё слово «ПРОСНИСЬ» ... – всё это было не моим».
Я в ужасе посмотрел на N2. Он оторвал глаза от своего дневника и с таким же леденящим ужасом уставился... поверх моего плеча, на окно за моей спиной.
Он увидел N3.
Комментариев нет:
Отправить комментарий