«Музыка, ощущение счастья, мифология, лица, на которых время оставило след, порой — сумерки или пейзажи хотят нам сказать или говорят нечто, что мы не должны потерять»
Хорхе Луис Борхес, «Стена и книги»
Буэнос-Айрес, 1950
🕯 Предисловие
Возможно, этот рассказ мне только приснился, но если так, то
пусть сны иногда нас превосходят.
Говорят, что в древней Индии жил поэт, который слышал музыку
цветов, а в Китае один мудрец утверждал, что всё сущее — лишь вибрация слов,
которых никто никогда не произносил. Оба, как утверждают хроники, ослепли в
конце жизни — возможно, от избытка звука.
Этот рассказ — о человеке, который слышал в мире, где никто
не знал, что такое слух. Но, в отличие от пророков, он не стал говорить. Он не
призвал ни последователей, ни богов, ни революции. Он сделал только одно —
оставил структуру, в которой звук стал светом, а тишина — формой памяти.
Есть ли такой человек на самом деле — мне неизвестно. Даже
если он существовал, возможно, он уже перестал быть человеком, как старые слова
перестают быть буквами и становятся стихами, которые никто не читает, но
которые всё равно светятся сами по себе.
И если вы, читая это, однажды поднимете голову к небу и
увидите свет, который не принадлежит звёздам, возможно, вы поймёте, почему этот
рассказ стоит прочитать — и почему, может быть, он не был написан.
— Неизвестный автор
(возможно, глухой библиотекарь, или слышащий слепец,
или просто человек, вспомнивший музыку во сне)
I. Слышащий в мире тишины
Никто не помнил, как звучит голос. Не то чтобы его забыли —
от него отказались как от чего-то бесполезного. Говорят, что было время, когда
люди слышали. Когда ветер шумел, огонь потрескивал, и музыка шевелила душу,
будто невидимая рука. Но эти времена давно стали легендой, как и левитирующие
монахи, и машины, которые ездили по земле, больше не требуя участия человека.
Теперь звука не было вовсе.
Технологии стёрли его. Сперва — с помощью наушников с
шумоподавлением. Потом — посредством системы генной коррекции. Затем была
война: громкая, слепая, чудовищная. После неё остались лишь тишина и жажда
покоя.
Мир стал беззвучным по собственному выбору.
Люди общались глазами, мимикой лица, жестами, с помощью вибропланшета
— всем, чем угодно, кроме звука. Даже рты постепенно утратили свою речевую
функцию как рудимент. Место речи заняла идеальная визуальность: знак был чище
слова, молчание — отчётливее грома. Практически люди утратили навыки слуха и
речи и стали глухонемыми.
И только он слышал.
Сначала ночью он уловил звук падающей капли дождя. Потом
почувствовал шорох собственного дыхания. Звук в ушах был настолько непривычен
для него, что он закрыл уши руками. Но звук не исчез. Теперь он слышал и самого
себя: он услышал стук сердца, как барабан.
Он закричал — и услышал свой крик.
II. Дар или проклятие
Он не говорил о случившемся никому. Сначала подумал, что
заразился каким-то вирусом. Или, возможно, это была галлюцинация, или сбой
нервной системы. Он сидел по ночам, сжав виски, прислушиваясь не только к
звукам внутри своего организма, но и к дыханию города.
Он шёл по улицам и слышал, как шаги разносятся эхом, хотя люди вокруг молчали, будто это были статуи. Они странно смотрели на него: ни с того ни с сего он резко оборачивался, вздрагивал, будто к нему внезапно прикоснулись.
— У тебя тики? — написала одна девушка на тактильной панели.
Он не ответил. Потому что не знал, что сказать.
Слух не был даром, он просто делал его другим.
Он попытался исследовать себя. Медицинские центры, архивы, базы данных, музеи — везде было одно: слуховая система подавлена генетически в утробе. У всего населения. А в его анализах — шокирующая аномалия: полноценный механизм слухового восприятия, нейроакустическая чувствительность. Всё функционировало. Это выглядело, словно его организм бросил вызов системе
Ему поставили диагноз: аудиошизофренический синдром.
Редкий, считающийся вымершим. Его имя внесли в реестр отклонений.
III. Первый эксперимент
В библиотеке артефактов, среди экспонатов древних времён, он
нашёл старый плеер. Устройство называлось «iPod», в нём было несколько файлов. Один
назывался просто: «Moonlight.mp3». Он надел наушники и нажал на кнопку Play.
…И заплакал. Нот было не различить, но ощущение было такое,
будто кто-то гладил его по душе. Руками, сотворёнными из света, боли, других
чувств и ощущений, эмоций, вечности.
Он понял, что это музыка, нечто, жившее в далёком прошлом и исчезнувшее.
Его сердце не выдерживало накала эмоций: откуда эта красота? Его сердце не
выдерживало накала эмоций: откуда эта красота? Почему она исчезла? Почему её
убили?
Он не спал две ночи, а потом обратился к «академикам
тишины», преподавателям Технофакультета Коммуникаций. Попросил их уделить ему
двадцать минут, сказав, что хочет показать, как выглядела речь. Они
согласились, и он вставил кабель в проектор. Показал им график волны и перешёл
к следующему слайду. На экране появилось лицо человека, который говорит, а
рядом с ним — отображение звука.
— Это звук. — Что ты чувствуешь? — Давление. — Боль. — Паника.
Один из «академиков» упал в обморок. Остальные, испугавшись,
сбежали. Система оповещения включила тревогу: применён запрещённый
звуковолновой стимул восприятия.
Его выгнали, но стали наблюдать за ним, запретив доступ в
архивы.
IV. Адаптация
Он молчал.
Он научился не вслушиваться. Научился ходить мягче, дышать
тише. Делать вид, что он как все.
Он больше не слушал музыку, лишь изредка, и то — в
наушниках, на минимальной громкости. Или в ванной, где вода гасила вибрации.
Его комната стала капсулой.
Он думал, что более не опасен, что успокоил страх, пока не
встретил её.
Она стояла на площади и рисовала гигантское полотно. На нём
были линии, как будто что-то вибрирует. Он подошёл, посмотрел и понял: она
рисует звук, не зная об этом. Он чётко видел на её холсте гул, всплеск и тишину,
переходящую в крик.
Он написал на табло:
— Что это?
Она ответила:
— Я не знаю. Это приходит само.
Он пригласил её на свидание. За ночь до свидания он собрал прибор: простейший конденсатор, акустический усилитель, фонооптический мост. Когда он «заговорил» — слова стали светом. Он говорил, а она видела цветы, различные формы, будто он рисовал словами.
Он сказал ей:
— Привет.
Она посмотрела молча, а потом обняла его. Так они и сидели в
тишине. Он слышал её дыхание, а она видела, как его голос рисует.
V. Пророк
Он больше не прятался. Арендовал студию, построил зал, в
котором всё было собрано из мягких панелей, поглощающих вибрации. Внутри зала
установил проектор, свой прибор и микрофон. И пригласил архитекторов,
лингвистов, медиков, студентов. Всех, кто когда-либо «говорил», что им
«кажется, будто снаружи что-то шевелится».
Он включил свет.
— Я не один.
— Я слышу.
— И, если вы не слышите, — я покажу.
Он запустил программу. На экране появилась точка, потом —
волна, затем — лицо, за ним — голос. Не слово, а именно голос. Затем — тепло,
ткань, слеза.
Некоторые из присутствующих заплакали. Один из них встал, подошёл к микрофону.
— Я… Но ничего не вышло. Потому что он не знал, как это сделать — заговорить.
Посетители ушли, а утром пришли другие: с проверкой, в
форме, с бланками и документами. Они озвучили обвинения, которые вернули ему
самому ощущение, что он опасен — для них.
Нарушение Закона о сенсорной интеграции, распространение
запрещённых стимулов, создание дисперсии восприятия.
Он больше не мог говорить, но слышал, как они подписывают приговор.
VI. Выбор
Он сидел в камере из шумоподавляющего стекла. В ней нельзя
было услышать ни дыхания, ни шороха, ни даже собственного сердца. Звук гасился
— гасился даже внутри. Мир хотел стереть его снаружи — и добрался до нутра.
Он не мог кричать — потому что не знал, как звучит крик. Его голосовые связки были такими же безмолвными, как у всех. Но в отличие от остальных, он слышал, как звучала бы мольба, если бы она была возможна. И это было страшнее любого запрета. Здесь не молчали — здесь не умели издавать звуков.
Там, за дверью, шёл суд. Это был суд глухонемых. Они не
слышали его и не говорили между собой. Всё происходило в беззвучных контурах —
знаками.
Панели. Кивки. Ритмичные вспышки. Он не мог ничего сказать —
у него не было голоса. Но в его сознании жили слова, он знал, как они звучат, и
это делало его немым не как все, а немым осознанно. Он знал, что мог бы — если
бы мир не был уже навсегда молчаливым.
Он был нем среди немых, только он знал, что можно было бы
говорить.
Звук для них не значил ничего. Юридический язык в мире
глухих давно стал формальностью — последовательностью знаков. Вопрос был не в
его вине, а в его присутствии. Он существовал не в том модусе, и это было
нестерпимо.
Ему оставили выбор. Формально — по гуманистическим причинам.
На самом деле — чтобы он сам себя исключил.
Он сидел, и три двери предстали перед ним — в его сознании.
🔒 Первая дверь: Жертва
Если он согласится на процедуру, слух будет деактивирован.
Он останется здесь, сможет быть с ней, касаться её рук, слушать её глазами — жить
полноценной жизнью. Ценой станет всё, что он слышал. Воспоминания угаснут, музыка
исчезнет, но любовь — останется.
Он прикрыл глаза. Он почти открыл эту дверь. Почти.
🔥 Вторая дверь: Бунт
Он мог выйти — с шумом. Создать подпольную сеть,
распространить артефакты звука. Он знал, как это сделать: микроволновые
колебания, синестетические импланты, кодированные вибрации в архитектуре.
Он видел, как дети замирают, когда чувствуются ритмы. Он
знал, что сможет разбудить их. Но он также знал: общество не просит
пробуждения. И ещё знал: он сам — не мессия.
🌌 Третья дверь: Изгнание
Молчаливый путь: уйти туда, где нет сетей, нет систем, нет
речи, где звук остаётся с ним — не как оружие, не как миссия, а как
единственное, что ещё принадлежит ему.
Он вспомнил, как впервые услышал дождь, как музыка разрывала
грудь изнутри, как она смотрела на его голос — как на свет.
Он не знал, куда пойдёт. Он знал только: он уйдёт с тишиной
— но не той, что глушит, а той, что слышится внутри — как шёпот небес.
Он открыл глаза. И выбрал.
Он ушёл не потому, что его не слушали, а потому что в этом
мире больше не было адресата для слов.
Он не был глух — но слышал язык, которого больше никто не знал. Не язык слов —
а язык звука. Тот, что невозможно произнести, когда никто уже не умеет говорить.
✨ Послесловие
Он ушёл, не сказав ни слова. Никто не знал куда. Никто не
спрашивал. Так исчезают те, кто однажды начал слышать.
С его уходом в городе появилась странная привычка: перед
сном некоторые поднимали головы к небу. И даже ночью — когда не было луны и
звёзды были скрыты туманом — они видели свет.
Он не исходил ни от ламп, ни от спутников, и уж точно не отражался от луны. Это был другой свет — мягкий, неслышимый, тёплый, будто кто-то очень тихо говорил с ними, но не словами, а светом.
Может быть, это был он. А может быть — уже не он, а свет,
который он оставил за собой и который теперь светился сам по себе.
Комментариев нет:
Отправить комментарий