Однажды, в безвременный полдень

В начале, или, быть может, в конце времён, были три сестры, три первоосновы, из которых ткалось полотно бытия.

Старшую звали Белизна. Она рождалась в ослепительной вспышке сверхновой и в первом крике младенца. Каждый её шаг был триумфальным маршем, каждое слово — неоспоримой истиной, каждый взгляд — благословением. Она была экстазом победы, чистотой первого снега, ясностью гениальной мысли. Но её свет был так ярок, что выжигал глаза, а её громкость оглушала, заставляя мир забывать о полутонах.

Младшую звали Чернота. Она таилась в бездонной тишине космоса между звёздами и в последнем выдохе умирающего. Её шёпот рождал ураганы, её слёзы были кислотными дождями, а её объятия — омутом. Она была горькой сладостью трагедии, завораживающей красотой идеального шторма, катарсисом полного краха. Её появление всегда было событием — пугающим, но незабываемым.

А между ними была Серость.

Она не была компромиссом, не была смесью белого и чёрного. Она была самостоятельным явлением. Серость была пылью на забытой книге, гулом офисных ламп в пустом здании, вкусом остывшего чая. Её присутствие было не добавлением, а вычитанием. Она была абсолютным безразличием, тем вакуумом, в котором замирает любой эмоциональный отклик; не просто неприметной — она была безликой. В её присутствии самые яркие картины становились просто холстом и краской, величайшие симфонии — набором звуковых частот, а пылкие признания в любви — сокращением лицевых мышц.

Мир помнил триумфы Белизны и восхищался грандиозными провалами Черноты. Их воспевали в эпосах и хрониках. Серость же не удостаивалась даже сноски. Она была вечной и стабильной, той основой, на которую возвращалось всё после ярких вспышек и оглушительных падений. Но именно эта вечность в забвении была её личным адом.

И однажды, в безвременный полдень, когда ничто не предвещало ни неожиданной радости, ни неминуемой беды, Серость приняла решение. Она не просто станет яркой. Она заставит мир увидеть, что истинный блеск — в совершенной тусклости. Истинная яркость есть ничто иное, как всепоглощающая, окончательная Серость.

Её месть началась незаметно.

Сначала люди перестали плакать на похоронах. Они совершали ритуалы, произносили слова, но щемящее чувство утраты, тот чёрный бархат скорби, который придавал смерти вес, истончился до серой, формальной процедуры. Затем люди перестали чувствовать восторг. Атлет, побивший мировой рекорд, стоял на пьедестале и видел лишь цифры на табло, но не ощущал волну всепоглощающего триумфа. Влюблённые смотрели друг на друга и видели лишь совокупность биологических черт, неспособные различить ту бесконечную палитру, которой вспыхивает душа и превращает простого человека в целую вселенную.

Белизна и Чернота первыми почувствовали неладное.

Белизна устроила грандиознейший фестиваль света, какого ещё не видел мир. Миллиарды солнц вспыхнули в её честь, галактики сплелись в танце. Но смертные на Земле лишь подняли головы, отметили «необычное атмосферное явление» и вернулись к своим делам. Её свет больше не ослеплял. Он стал просто фоном.

В отчаянии Чернота обрушила на мир самую сокрушительную катастрофу — финансовый коллапс, который должен был ввергнуть цивилизацию в хаос. Но не было ни паники, ни бунтов. Люди молча смотрели на обнулённые счета, пожимали плечами и шли на работу, которая больше не приносила ни денег, ни удовлетворения. Её тьма больше не пугала. Она стала просто неудобством.

Сёстры, теряющие силы, нашли Серость на бескрайнем асфальтовом плато под низко висящим небом из сплошных облаков. Она сидела на бетонном кубе и впервые не была невидимой. Её фигура, сотканная из бесцветных нитей, теперь казалась единственной реальной вещью в этом угасающем мире.

— Что ты наделала? — прошептала Белизна, её сияние едва мерцало, как догорающая свеча. — Ты уничтожаешь всё, — прошипела Чернота, её тени стали блёклыми и прозрачными.

Серость медленно подняла голову. Её лицо, если его можно было так назвать, в полном и вечном безразличии. В её глазах не было ничего — ни злобы, ни радости. Лишь безграничная, спокойная пустота.

— Напротив, — ответила она ровным, бесцветным голосом. — Я ничего не уничтожаю. Я всё привожу к истинному состоянию. Вы обе — лишь аномалии, временные отклонения от нормы. Шум. А я — тишина. Вы — лихорадка мира, взлёты и падения температуры. А я — его нормальное, стабильное состояние. Вы заставляли мир чувствовать, страдать и ликовать. А я дарую ему свободу. Свободу от чувств. Покой от смысла.

Она встала, и мир сделал последний, едва заметный вздох. Пейзаж вокруг потерял остатки перспективы и глубины, превращаясь в плоское серое полотно.

— Вы хотели, чтобы меня заметили? — Серость впервые за вечность почти улыбнулась. — Теперь вы будете видеть только меня. Вы станете мной.

Белизна и Чернота в ужасе смотрели, как их собственные формы начинают тускнеть, терять очертания, растворяясь в наступающем со всех сторон небытии. Они пытались закричать — одна от восторга, другая от ужаса, как делали всегда.

Но из их уст не вырвалось ни звука.

Мир больше не помнил ни боли, ни счастья. Он достиг абсолютного равновесия, идеального порядка, о котором мечтала Серость. Она победила. Она стала всем.

И тогда мир, лишённый и боли, и восторга, просто перестал замечать… самого себя.